Без права на ошибку. Том 3
Шрифт:
Неплохо, блядь.
И Лена ни слова не сказала.
Думать о том, что все это значит, не хочу. Лена в своем репертуаре: думает одно, делает второе, говорит третье.
А я просто хочу немного спокойствия. И так последние недели слишком напряженные. Единственная тихая гавань — любимая женщина дома.
Не хочет идти к подруге на свадьбу со мной, значит не пойду.
— Слушай, у меня другие планы, ты же знаешь, — цыкаю раздраженно, отодвинув ноутбук. — Работы много.
Переход на таблетки как по мне, делает только хуже. Перепады настроения,
Хотя бы неделя полная должна пройти.
— Шершнев, ты друг мне или где? Лена опять же заскучает. А она так старалась сделать красиво.
— Ну так у тебя там Алексей Львович в качестве развлечения, — шиплю и осекаюсь, сдерживая рвущуюся наружу злость. — Серег, правда, некогда. Давай, увидимся на вечере.
Я отключаюсь, не дожидаясь ответа. В голове зудит перебитая линия старых связей, рассыпаются искрами рваные провода.
Двигаю ноутбук ближе и тру отекшие за бессонную ночь веки. До вечера успею выспаться.
— Доброе утро, — шепчет на ухо Лена, а я вздрагиваю от неожиданности. — Снова работаешь?
Она обвивает прохладными руками меня за талию, а по телу рассыпается мелкая сеть мурашек. С удовольствием потягиваюсь и поворачиваюсь за коротким поцелуем. Есть какая-то особая интимность в таких моментах. Ценность, выше которой сложно что-то представить в жизни. Лена довольно мурчит, когда я прикусываю нежные губы, и трется носом о щеку.
— Немного осталось, — перехватываю тонкую кисть и переплетаю наши пальцы, забирая себе ее уверенность.
— Помочь?
Она кладет подбородок мне на плечо. Замечаю знакомый блеск в лазурных радужках. Так светится интерес. Когда мы работали вместе, я видел его постоянно. Пожалуй, меня подкупает именно он.
Разворачиваю ноутбук так, чтобы ей было видно, а она удивленно приподнимает брови. Невольно улыбаюсь, заметив туман смятения под широко распахнутыми ресницами.
— Нужно найти связь между этим счетом, — щелкаю мышкой на нужный документ. — И этим. Мой мозг отказывается. Слева я расписал, на чем обрываются исходящие операции, справа — с чего начинаются поступления. И где-то проебаны пара траншей. Посмотришь?
— Да, конечно! — чуть ли не взвизгивает от радости Лена и сгребает цепкими лапками ноутбук, хлестнув по лицу обновленными золотистыми локонами. — Чайку завари мне. Или нет. Лучше кофе. Но сладкий! И без сливок. Хотя…
— Я понял, сделаю чай, — поднимаюсь с места под рвущийся из груди смех.
— С молоком!
— Сливками.
— И без сахара.
— Две ложки.
— Да, — довольно крякает, забравшись с ногами на диван, жена. — Все то он знает.
— А с тобой по другому не проживешь, — вздыхаю и щелкаю чайником. — Сколько времени потребуется?
— А нисколько, — внезапно тянет она и хмурит брови. — Час максимум. Я знаю, чего ты не видишь, Олег.
Застываю. Кошусь на белесый затылок, который дергается под клацанье клавиш.
Александр Самуилович у меня в руках. А я, блядь, будто и не рад этому.
Глава 40
Олег
Глава 40. Олег
Ебанный галстук душит. Недовольно дергаю гладкую удавку и обреченно стягиваю с шеи. Переодеваюсь пятнадцатый раз, но собраться никак не могу. Под ребрами зудит бензопила «Дружба», а в глотке мастер маляр-штукатур херачит наждачкой с крупным зерном. Тщательно так выскребывает воспаленные стенки и остатки благоразумия.
А я нихрена не понимаю, что происходит.
Даже Лена не выдержала и свалила с полным чемоданом косметики и одежды к Лазаревым. Оттуда и должны вместе все поехать на вечер. Вот Лена и унеслась под ручку с каким-то жутко дорогим стилистом, пропев, что они с Аней сегодня собираются ослепить каждую богатую ядовитую дуру на вечере.
По глазам видел — не поэтому моя жена за полчаса собрала целую команду высококлассных специалистов для сборов. Лена тщательно пыталась скрыть, что исчезает из-за моих дерганных движений и мата сквозь зубы.
«Шикарно, Олег Константинович», — шипит молчащая неделю скользкая тварь, двойным языком щекоча след от галстука: «Собственная жена боится попасть под горячую руку. Чудовище-е-е».
Мое отражение покрывается рябью. Будто смотрю не в твердую ровную поверхность, а на прозрачный слой ледяного озера. Изображение движется, качается и смеется. Мерзко и противно, до пробирающегося до кишок мороза. Ледяные осколки впиваются в тонкую сеть сосудов, рвут мягкую плоть, когда я цепляю взглядом глаза.
Ледяные. Серые. Мертвые.
Упираюсь ладонями в прохладное зеркало и медленно втягиваю воздух. Он обжигает слизистую и пустынным, сухим ветром залепляет крошечные раны горячими песчинками. Зверь опасно рычит и рвется вперед. Жаждет расквасить ненавистную рожу в зеркале. Уничтожить, искоренить на уровне ДНК. Стереть со страниц истории.
— Олег?
С трудом фокусируюсь на замершей в дверях фигуре.
— Сань, ты какого хрена здесь делаешь? — хриплю и кашляю, откидывая удавку в сторону.
— Ее величество забыла какую-то супер-важную побрякушку, — трясет ключами от нашего дома Левицкий, обеспокоено блуждая черными угольками зрачков по моему лицу. — А ты не берешь трубку. Я с радостью смылся при первой возможности. Кирюха бушует.
Что-то в его взгляде меняется. Холод и отрешенность, которыми мы встречали друг друга многие годы заменяют звенящие лимонные капли жалости. Они настолько кислые, что вызывают жжение и тошноту.
Лева знает.
Скорее всего, узнал после той ночи, когда мы с его отцом очень долго сидели и разговаривали у него дома. Николай Игоревич достаточно активно предавался воспоминаниям, и много, где, не выбирал выражения. Не удивительно, что головастый Саня, который сам внутренне сильно смахивал на отца, допер, что к чему.