Без права на покой (сборник рассказов о милиции)
Шрифт:
— Та-ак, — задумчиво протянул подполковник. — А что? На такой вариант тоже можно рассчитывать. Я имею в виду тех, кто его затевал.
— Как это рассчитывать?! — возмутился Саша. — Рассчитывать на то, что я сам позвоню?
— Или Геннадий, — уточнил подполковник. — Что же тут нереального? Два интересных парня выручили из беды интересную девушку. Должен кто-то проявить инициативу?
— Стало быть, Таня с ними заодно? — язвительно спросил Саша. И без стеснения выпалил. — Дичь это, вот что я вам скажу!
— Может быть,
— Она ведь может и не догадываться о своей роли, — заметил Геннадий.
— Да кому это нужно? — почти закричал на товарища Саша. — Чего ты накручиваешь?
— Раскручиваем, Саша, раскручиваем, — добродушно сказал Хлебников. — По крайней мере, пытаемся раскрутить. А накручивают за нас другие.
Он погрыз карандаш, глядя в одну точку. Затем медленно выговорил:
— Однако непонятно... Вся эта химера имела бы какой- то смысл, если бы... если бы... А ну, где у нас списки пассажиров самолета? Поглядим еще разок.
Он достал из папки с делом Чубарова листок, внимательно вгляделся в него.
— Нет! — со вздохом произнес он. — Саша, к сожалению, прав: дичь мы с тобой несем, Геннадий, стопроцентную дичь. Не было вашего Орбелиани среди пассажиров. А это, гуси-лебеди, такой факт, что стирает в порошок все наши домыслы. Так-то!
Объяснение
— Товарищ прокурор! Этот вопрос рассмотрен составом суда. Причины неявки свидетельницы в су дебное заседание признаны уважительными. Суд располагает ее письменными показаниями, которые будут оглашены в процессе заседания. Нет смысла настаивать на ее вызове.
Реплика судьи на заявление государственного обвинителя в ходе судебного заседания
В то время как в одном из кабинетов управления внутренних дел на разные лады склонялась фамилия Орбелиани, сам ее обладатель, нимало не подозревая об этом, благодушествовал на своей тахте. Казалось бы, провести целый день в горизонтальном положении — с короткими перерывами на завтрак, обед и ужин, ради чего приходилось шлепать на кухню, — труд нелегкий. Но Георгий Георгиевич недаром утверждал, что чувствует себя человеком лишь тогда, когда облачится в халат и, закрыв ноги пледом, возляжет на тахту.
Он считал это лучшим отдыхом, во-первых, и наиболее удобным положением для умственной работы, во-вторых. Когда тело пребывает без каких-либо движений, вдвойне трудится мозг. Георгий Георгиевич самым серьезным образом утверждал, что все мало-мальски стоящие идеи пришли ему именно здесь, на тахте.
Он мог лежать целыми часами с какой-нибудь толстенной книгой, то вяло прочитывая страничку-другую, то отложив том и подолгу всматриваясь неподвижным взглядом в потолок.
Впрочем, вечером его одиночество было прервано приходом Ольги.
В самом ее появлении
Но вот состояние девушки, сразу отмеченное его опытным глазом, несколько встревожило и насторожило.
Была она непривычно резка, взвинчена, разговаривала как-то отрешенно, без интереса. А потом стала к окну и долго смотрела на затянутую дымом улицу — какие-то темные фигуры суетились у костров, сжигая оставшийся от зимы мусор. Георгий Георгиевич не выдержал молчания, позвал:
— Оля!
Девушка не шелохнулась, не отозвалась.
— Оля!— в голосе Георгия Георгиевича прозвучала настойчивость.
— Я слушаю, — она ответила, не оборачиваясь.
— Я понимаю, что слушаете. Но еще и о чем-то думаете — вот это меня не устраивает.
— Серьезно? — с вызовом сказала Ольга. — Я уже и думать не имею права... бесконтрольно?
Георгий Георгиевич укоризненно покачал головой.
— Оленька! По-моему, я такого упрека не заслужил.
Девушка резко дернула плечом.
— Прошу прощения! Вы вообще ни в чем не заслуживаете упрека. Как рыцарь, который еще и без страха, — в тоне ее явственно звучала насмешка.
— Мда... — задумчиво произнес Орбелиани. — Мы давно не говорили откровенно, девочка. Кажется, я в чем- то провинился перед вами...
Оля, быстро обернувшись, деланно улыбнулась.
— Нет, что вы, Георгий Георгиевич! Как вы можете провиниться! Все «о'кей», все в ажуре, как говорит ваш великолепный приятель Костя.
Георгий Георгиевич поморщился.
— Не надо, Оленька! Я же вам объяснял...
— Помню, помню. Потрясающий педагогический эксперимент: превратить подонка в мыслящую личность. Исключительно методом личного магнетизма.
— Оля, — строго сказал Орбелиани. — Не надо над этим смеяться. У парня, кроме меня, никого нет. Он же пропадет, если я оттолкну его. И его тотчас подхватит улица. А между прочим, какой бы он там ни был, а тянется он пока явно к нам.
— К кому — к нам?
— Ну, ко мне, да и к вам тоже, в общем, к людям с духовностью.
Девушка села в кресло, взяла сигарету, помяла ее в пальцах, положила. Внимательно посмотрела на Орбелиани, покачала головой.
— Не знаю, Георгий Георгиевич... То ли вы совсем за дурочку меня принимаете, то ли ошибаетесь сами. Нужна ему ваша духовность, как рыбке зонтик. Ему ваш коньяк нужен, не больше. А ко мне он точно тянется, это вы верно подметили. Вчера вышла на кухню, за кофе, — он тут как тут. Только он человек деловой, без лишних слов — хвать.
— Что вы говорите! — вскинулся Орбелиани, но тут же увял, проговорил со вздохом. — Трудно с ним, Оленька, очень трудно. Никак не могу отучить его от дурных привычек. Нет-нет да и проявятся. Но и вы тоже... что же вы не сказали-то?