Без видимых причин
Шрифт:
Овчинников опустился на кровать, обессиленно привалился к стене.
— Рубашечку вы зря надеть торопились, шрамик я еще ночью разглядел. От знающего человека не укроетесь, господни Овчинников.
Настороженно кося взглядом на Овчинникова, Важин неторопливо подошел к столу, подцепил ломоть мяса.
— Дорого вам за меня заплатят ваши друзья-чекисты? — с ненавистью спросил Овчинников.
— У меня совсем другие друзья, господин Овчинников. Те же, что у вас.
Изумленный Овчинников
— И мы дадим вам возможность снова служить России, — не без торжественности продолжил тот.
— Почему я должен вам верить? — хрипло спросил Овчинников.
— Я мог бы просто свистнуть чекистам, — пожал плечами Важин. — Вы у них свои девять грамм да-авно заработали.
— А может, вы, прежде чем шлепнуть, хотите вывернуть меня наизнанку?
— Мы ни о чем не собираемся спрашивать. С нас довольно, что для красных вы — Дроздов.
Овчинников, просветлев лицом, поднялся на ноги, сухо спросил:
— Что от меня требуется?
— Это вам скажет тот, кто отдает приказы. — Важин вынул браунинг из кармана галифе, передал его Овчинникову. — Я их выполняю.
Он снял с примуса кофейник, разлил кофе в чашки. Потом утвердил на растопыренных пальцах блюдце, вылил туда свой кофе, подул пару раз и стал шумно его прихлебывать.
— Еще одно потрясение: кофе лакают с блюдца, — усмехнулся Овчинников.
Важин от неожиданности поперхнулся:
— Разве нельзя?..
— Вам — можно, — поморщился Овчинников.
Горели свечи на трюмо в гримуборной. Шумела за окном непогода. Овчинников наблюдал, как Алмазов, стоя на коленях, с «театральным» подвыванием взывал к Нине:
— Любовь бывает только одна! Жизнь без вас лишена для меня смысла! Прощайте!
Нина кинулась к Алмазову:
— Сейчас же перестаньте! Что за глупая шутка!
Но Алмазов уже приставил к виску согнутый указательный палец правой руки, сказал: «Вам!» и повалился к ногам Нины. Потом он попытался встать, но схватился за поясницу, застонал:
— Радикулит проклятый!
Нина и Овчинников помогли ему подняться.
— Сможете? — спросил Алмазов.
— Попытаюсь, — скромно ответил Овчинников.
Он опустился на колени перед Ниной и, старательно, пытаясь копировать Алмазова, произнес:
— Любовь бывает только одна! Жизнь без вас лишена для меня смысла!
— Моцарта вы играете лучше, — поморщилась Нина.
— Сойдет, — великодушно объявил Алмазов.
На стене канцелярии залился телефон. Начальник тюрьмы взял трубку.
— Важин… Не беспокойтесь, товарищ Камчатов, всех осмотрим. Если здесь он — найдем! — Он повесил трубку и с ухмылкой сказал Овчинникову: — Вынь да по-ложь ему Овчинникова.
Овчинников
Размышляя о чем-то, Овчинников машинально достал папиросу, трижды стукнул мундштуком о крышку портсигара.
Извозчик внимательно наблюдал за его действиями.
Овчинников задумчиво сунул папиросу в рот, но тут же, глухо чертыхнувшись, с отвращением швырнул ее в лужу.
— Не жаль добра? — негромко спросил извозчик и оглянулся.
— Курить никак не брошу, — тихо пожаловался Овчинников.
Извозчик глазами указал ему место позади себя, и Овчинников решительно уселся в пролетку.
Внезапно над их головами зажглись два электрических фонаря, осветивших облезлую вывеску: «Отель и ресторан «Версаль».
— Выходит, товарищи не только рушить умеют, похоже — и чинить обучились!.. — удивленно произнес извозчик и хлестнул лошадь.
…Извозчик остановил пролетку у поворота лесной дороги. Кивком головы указал на крестьянскую телегу, стоящую у разбитого молнией дерева.
Овчинников пересел в телегу. Возница — остроносый мещеряковский связник — завязал ему глаза полотенцем, и телега со скрипом тронулась по лесной дороге.
В горнице, у стола, выхваченные из мрака светом керосиновой лампы, сидели Мещеряков и Кадыров. У ног Мещерякова лежал Шериф. Внезапно в ночи гулко заухал филин. Уши овчарки встали торчком.
— «Кричит сова, предвестница несчастья, кому-то вечный сон суля…» — мрачно продекламировал есаул.
Снаружи доносились лошадиное ржание и скрип подъезжавшей телеги.
— Вот он, Кадыров, наш единственный шанс, — тихо сказал есаул.
На крыльце, потом в сенях раздались гулкие шаги, дверь скрипнула, метнулось пламя за стеклом лампы. Остроносый ввел Овчинникова, снял с его глаз повязку и вышел из избы.
Есаул встал, щелкнул каблуками, одернул френч.
— Добро пожаловать. Рад знакомству. Извините за вынужденную предосторожность. Я — есаул Мещеряков. Слыхали?
Овчинников кивнул. Осмотрелся. Сиял и повесил на гвоздь шинель и буденовку. Сел к столу. Есаул уселся напротив.
— Слышал о вас много лестного. А сейчас восхищен. Как вам удалось проникнуть к красным?
— В поезде разговорился с неким Дроздовым, — сказал Овчинников. — Его назначили после ранения командиром взвода охраны в воскресенскую тюрьму. Такого случая помочь единомышленникам дважды не выпадает. Столкнул его с поезда, спрыгнул следом, забрал одежду, документы…
Кадыров разглядывал Овчинникова с недобрым интересом. Улыбка загнула кверху кончики его плотно сомкнутых губ, подчеркивая жесткие темные впадины под широко расставленными скулами.