Без вины виноватые
Шрифт:
– Здравствуй, брат! Опять не спится, да?
– Немного.
Они прошли на кухню. Винин налил Энгелю чай, а тот, поставив пакет на стол, по привычке осмотрелся вокруг, хотя знал эту квартиру как свои пять пальцев.
– А ты чего проснулся? – поставив перед ним кружку, поинтересовался Винин и сел напротив.
– Воды захотел, да и Дюка в клетке забушевал, – тоже пить хотел и всё чирикал да чирикал. Потом увидел у тебя свет и позвонил.
– О как! Дюка попил?
– Всю поилку опустошил! А Хоське пришлось корму наложить; увидела, что я проснулся, и начала по миске стучать. Ну, ты видел, как она по ней барабанит.
Винин
– Наверняка в прошлой жизни музыкантом была.
– Ага, на чужих нервах барабанила, – Энгель вытащил из пакета шоколадные булочки. – На, ешь!
– Опять тратишь на меня деньги.
– А всё, ешь давай!
– И ты тоже ешь.
– Не хочу.
– Точно?
– Второй раз не отвечаю.
Писатель покачал головой и в смущении принялся за булочку. Художник, попивая чай, уставился в окно.
– Что тебе в этот раз не даёт уснуть?
– То же самое, как и всегда… Давай лучше поговорим о другом.
– Не хочешь рассказывать?
– Боюсь, что удручаю тебя своей больной головой.
– Нет, мне вовсе не сложно. Я готов тебе помочь отвлечься.
Винин стыдливо опустил глаза и на вздохе выпалил:
– Как же стыдно и эгоистично с моей стороны…
– Модя, ты не эгоист, ты – хороший человек! Я готов тебе помочь и никогда тебя не брошу, брат, – немного помолчав, Энгель щёлкнул пальцами и улыбнулся. – Уже придумал, что дальше будешь писать?
– Да, примерно набросал в голове. Хотел сесть за план, но не вышло, – внезапно он ехидно улыбнулся. – Видел, сегодня ты Геру рисовал. Как у вас дела обстоят?
Энгель смутился, пожал губы и, нахмурившись, уставился на него, желая пригрозить кулаком, но только вскрикнул:
– Модест, не смущай! Нет у меня с ней ничего. Мы дружим, и дальше дружбы вряд ли что-то будет.
– Будет-будет, я уверен.
– Прекращай! Лучше расскажи, про что будет новая книга?
– Хорошо, давай в комнате всё расскажу.
Они перешли в комнату, где сели в кресла и проговорили дальнейший час. Винин, подперев щёку рукой, немного рассказал про предстоящее произведение, однако позже попросил Энгеля рассказать ему о чём-либо, ибо самому рассказывать стало стыдно (казалось, что он слишком много говорит). За спиной вновь почувствовалось присутствие «зверя», но он не появился, ибо Лука отогнал его прочь.
Художник с мольбертом на коленях говорил про свою работу, вспоминая забавные ситуации, обсуждая творения коллег и своих клиентов. В конце концов, Модест заснул, что Энгель не сразу заметил, а, когда увидел мирно спящего товарища, укрыл его пледом, выключил свет, запер дверь на ключ-дубликат и ушёл домой.
Таким необычным образом друзья помогали друг другу в трудные минуты на протяжении одиннадцати лет: либо один приходил к другому домой, либо они говорили по телефону. На всякий случай у них двоих были ключи-дубликаты от квартир друг друга, ибо всякое могло произойти, как выражался Винин.
Но вернёмся обратно.
Энгель благополучно дошёл до дома и вновь окунулся в постель, моментально уснув в обнимку с кошкой. Когда пришло время просыпаться и идти в мастерскую встречать заказчика, он проснулся, наспех позавтракал, причесался и ушёл. Винин проснулся примерно в полшестого утра и, мучимый бессонницей, сел расписывать план книги.
Даменсток, 9
Время 10:34
Смех, доносящийся из кухни, и беседы за столом заглушали тиканье часов. Винин разливал виски себе и приехавшей в гости матери, вспоминая школьные годы и своих одноклассников, пока родительница, слепя улыбкой пуще солнца, ела суп.
Его матушку звали Кира Солнцева и была она добрым детским педиатром. Фамилия её отличалась от фамилии сына, ибо она решила остаться с девичьей фамилией по совету своей матери, которой не нравилась фамилия её суженого. Солнцева была милой кокетливой женщиной пятидесяти лет. Полненькая, с розовым мясистым лицом, вздёрнутым носом, «грустными» глазами и стрижкой пикси она, в отличие от сына, всегда одевалась по-простому: в её шкафу было множество узорчатых кофточек, пару тройку вечерних платьев, брюк и невероятно много пар обуви, словно она была не человеком, а сороконожкой. На её округлом личике постоянно играла улыбка, в глазах стоял блеск, и характером она была под стать своей фамилии – солнцем.
– Да, было дело, – улыбалась воспоминаниям Солнцева.
– Кстати, куда вы едете? А то сказали, что забежали ко мне по дороге, а куда направляетесь не сказали.
– Не рассказала? Ну и ну, а я думала, что сказала!
Оказалось, она ехала в посёлок, где жила её подруга, у которой она собиралась погостить, и решила заехать к сыну, хотя они виделись совсем недавно. Винин был приятно удивлён и обрадован её приездом, по-быстрому приготовил яств на стол и всё узнавал у неё, что нового произошло. Она рассказывала, как пару дней назад встречалась с коллегами с работы, как общалась с бывшим мужем и что в скором времени собирается приготовить любимую шарлотку. Окончив рассказ, она взялась расспрашивать сына о его делах и работе, интересовалась, не нашёл ли её «красавец себе красавицу», на что тот отшутился. Со стороны их беседы больше походили на дружеские и по тону, и по настроению, отчего многие удивлялись, ведь как такое возможно, чтобы сын и мать могли разговаривать в шутливой манере и даже по-доброму насмехаться друг над другом?
– Ну, сынок, на удачу! – воскликнула Солнцева, чокнулась с сыном и залпом опустошила рюмку. Винин сделал небольшой глоток и поставил виски в сторону, пока та начала болтать то о работе, то о подружках, то о мужчинах.
Спустя полтора часа в дверь постучались, и послышался голос извозчика: «Госпожа, отъезжаем!» Солнцева в ответ воскликнула: «Сейчас-сейчас!», пригладила багровую кофточку на груди и поднялась. Винин в коридоре складывал приготовленные им плюшки в материнскую сумочку. Выйдя к нему, она переобулась, поправила причёску и, взяв сумки, поцелуем в щёку попрощалась со своим любимым чадом. Дверь за ней закрылась, оставив писателя в пустой квартире одного.
– Ушли.
Винин, с тоской смотря в окно, провожал русого извозчика с матерью и уезжающую машину взглядом. В груди всё перемешалось: то было невероятно тепло от приезда матери, то становилось ужасно тоскливо, и пустота заполняла сердце. За спиной медленно проявлялся тёмный силуэт, вечно приносящий с собой неприятные чувства.
– А ведь когда-то ты обижался на мать, – зашептал «зверь», потянувшись острыми пальцами к худощавым плечам. Но не успел он полностью объявиться, как был изгнан подоспевшим Лукой.