Без вины виноватые
Шрифт:
Характер у музыканта был спокойный и молчаливый, даже угрюмый, однако при встречах с писателем он никогда не показывал своей мрачности, а, напротив, становился мягким и радостным. Во время беседы Родион мог внезапно начать что-то обсуждать и также внезапно замолчать, потом вновь прерывал тишину и рассказывал о чём-то. Зачастую только Винин расспрашивал его о чём-либо, желая оставаться слушателем не из вежливости, а из интереса.
Итак, Родион по обыкновению позвал Винина к себе. Сидя друг напротив друга, они некоторое время пробыли в неловком молчании.
– Что нового? – первым поинтересовался Винин.
Немного
– Ничего особенного. Недавно прошло выступление в баре неподалёку.
– О, кажется, слышал о нём. Ты же на барабанах играешь?
– Да, иногда на фортепиано, – когда как получается. В тот раз был на барабанах, а скоро сяду на фортепиано, – что-то вспомнив, он легко улыбнулся. – Слышал, в Даменстонском театре Гальгенов пройдёт бал в честь Микаэля Гальгена?
– Да, меня даже позвали туда.
– Пойдёшь?
– Не знаю. Может, схожу, а может – нет. А к чему вопрос?
– Я там буду за фортепиано. Да и интересно стало, кого пригласили.
– А, так меня пригласили помочь в театре, но по большей части я иду из-за своего друга. Так сказать, я моральная поддержка для него.
– Моральная поддержка? В каком плане?
– Там будет девушка, которая ему нравится, вот он и боится.
– А-а… Не разбираюсь в любовных делах.
– Я тоже далёк от этого.
Они замолкли. Конечно, вскоре их разговор продолжился, но затем вновь оборвался, – так продолжалось последующие два часа. Винину всегда было некомфортно сидеть с кем-то в тишине, но с Родионом всё было иначе: он понимал, что музыкант малообщителен, потому сидеть с ним в тишине ему было хорошо, как и тому нравилось находиться рядом, наверное, с единственным для него лучшим другом.
Закончив трапезу, они синхронно поднялись, взяли подносы и, отнеся посуду на помывку, вместе вышли из забегаловки. Пройдя немного по улице, Родион остановился перед мостом и посмотрел на Винина:
– Тебе в какую сторону?
– В ту, – писатель кивнул в правую сторону.
– Мне в другую.
– Тогда до встречи?
Музыкант почему-то замялся с ответом и вскоре расслабленно ответил:
– Да, до встречи.
Попрощавшись рукопожатием, Родион скрылся за переулком. Винин посмотрел ему вслед и тоже ушёл домой.
Даменсток, 4 апреля, 1044 год
Время 19:04
– Ты действительно уверен, что никого не раздражаешь?
– Боже, замолкни! Не раздражает он никого!
– Тебе-то откуда знать, что он точно никого не раздражает?
– Ты сам посуди: как он может кого-то раздражать?
– Тем, что слишком много говорит! К примеру…
– Да ты совсем бредишь! Тогда, если судить по твоей логике, все вокруг друг друга раздражают!
– Нет, это относится только к тебе, Модест! Ах, да, что-то ты слишком много о себе размышляешь! Какой же ты…
– Только
– …эгоист.
Шёл третий час неумолкаемых споров Луки и Скотоса. Первый вскочил со стула, схватил брата за лацканы пиджака и потянул его в сторону окна, однако «зверь» не сдвинулся с места, словно приклеился к полу, и загоготал. Винин, зевая от усталости, сидел на кухне, подперев щёку кулаком, и наблюдал за их борьбой. Давно остыло крепкое кофе. Настенные часы монотонно тикали под клокотание сердца.
Утомившись от разборок, Винин решил отвлечься. Накинув бежевый плащ, надев шляпу и переобувшись, он вышел из дома на прогулку. Братья, продолжая пререкаться, шли за ним, с каждым шагом повышали тон и заглушали окружающие шумы.
Винин, засунув руки в карманы, перешёл дорогу и направился куда глаза глядят, смотря вперёд, но ничего и никого не видя. Он пытался вслушаться в гул транспорта или в карканье ворон, но этого у него не получалось, ибо он невольно обращал внимание на мыслительные споры. Прохожие искоса поглядывали на него, промоутеры тыкали под нос листовки, а он их не замечал. Казалось, его ничего не могло отвлечь, пока он не дошёл до моста, где облокотился о перила и устремил туманный взгляд к небу.
«Облачно… и красиво», – пронеслась мысль в голове, и незаметно для себя он улыбнулся уголками губ. Но стоило ему опустить взгляд на реку, как восхищение рухнуло, в плечи вцепились когтистые пальцы Скотоса и слух обжёг страшный шёпот:
– А прыгни туда! Тебе сразу полегчает! Не бойся: просто перелезь через перила и расслабься… Это ведь не страшно!
На долю секунды Винин задумался над его предложением, но тряхнул головой и боязливо отошёл от перил.
«Я жить хочу».
– Уверен, что тебе стоит жить?
«У меня есть причины жить».
– Какие?
«Мои книги, матушка и друзья».
Внезапно Скотос молчаливо исчез, и слуха коснулся горький плач. Неподалёку от себя Винин увидел женщину в белом платье и с длинными чёрными волосами, закрывающих бледное заплаканное лицо. Трясущимися руками она схватилась за перила, подняла одну ногу, перешагнула и поспешила перелезть за ограждение полностью, но не смогла, – Винин подбежал к ней, схватил её за талию и перетащил обратно. Женщина испуганно закричала и со всей силы забила его руками и ногами, цеплялась за перила. Плач её постепенно перерос в душераздирающий вопль.
– Прошу, успокойтесь! – умолял Винин, отводя незнакомку от края моста.
– Пустите, пустите! – вопила она. – Мне больше нет смысла жить, нет смысла! Пустите, дайте мне умереть! Я жить не хочу!
– Успокойтесь!
Она ещё долго брыкалась, била писателя по всему до чего дотягивалась и всячески пыталась выбраться из его хватки, отчего со стороны казалось, будто её собирались мучить. Винину пришлось развернуть страдалицу лицом к себе и крепко обнять, уткнув её лицом себе в грудь и заглушив тем самым её крики. Ударив его сжатыми до белизны костяшек кулаками, незнакомка сдалась, вцепилась в его рубашку и горько разрыдалась.