Без вины виноватые
Шрифт:
Женщина постепенно пришла в себя, отпрянула от спасителя и, покачиваясь, потупила взгляд в землю. Винин с тревогой наблюдал за ней, боясь, что она вскочит и снова убежит к мосту, но та даже не думала бежать.
– Зачем вы меня остановили? – раздался бесчувственный голос. Винин промолчал, и она криво улыбнулась. – Зачем? Вы могли просто пройти мимо.
– Не мог.
– Могли. Вы могли, так зачем?
– Почему вы хотели умереть?
– Не игнорируйте мои слова! – истерично вскричала она и дёрнулась, будто собиралась встать со скамьи, но не встала, ибо Винин удержал её.
– Если я отвечу на ваш вопрос, то вы ответите на мой?
– Да.
– Я… Я бы не смог
– Не можете игнорировать чужую боль? Вы что, врач? Или психиатр?
– Нет.
Женщина слабо усмехнулась и сквозь мутную пелену впервые взглянула на него:
– Странно, что такое мне говорит не врач. Будь тогда такой же человек, как вы, может, они бы остались живы. Только вслушайтесь – «врач», «доктор»… – белое лицо исказилось в гневе. – Какой пафос, а на деле – пустышка! Нет в них ни души, ни совести, ни сожаления!.. Послушайте! У меня был муж и два моих ангелочка, мои дети, а теперь их нет! Они умерли на моих руках! Авария забрала их: они столкнулись с грузовиком!.. Я вызвала скорую, – и что? Они приехали слишком поздно и оставили их умирать! Знаете, что мне сказали? «Они бы всё равно умерли», – вот, что они сказали! Они даже не попытались их спасти, а ведь был шанс, понимаете? У меня больше никого не осталось! Никого, понимаете?! Родители мертвы, муж и дети мертвы, – я осталась одна на этом свете! У меня нет смысла жить, его нет, понимаете?! Нет, не понимаете… Вы никогда не поймёте, как мне плохо!
Она схватила его за лацканы плаща и притянула к себе, впившись в огорчённое лицо гневным испепеляющим взором. Винин жалел её, но мог лишь одарить взглядом, полным сочувствия.
– Вы не поймёте!
– Не пойму, но постараюсь понять.
– Я же вижу, что вы хотите что-то сказать, так говорите!
– Мне нечего говорить.
– Врёте! Давайте, повторяйте как все вокруг: «Ты ещё молода, куда тебе умирать?» Давайте, я вас слушаю, ну же!
– Ваша семья хотела бы, чтоб вы умерли?
Незнакомка обомлела.
– Что?..
– Ваши дети и муж хотели бы, чтобы вы умерли? Я не уверен, что они были бы счастливы, если бы вы тоже умерли. Они наверняка не хотели бы, чтоб вы умерли, так живите дальше со светлой памятью о них. Кто, кроме вас, будет действительно вспоминать их с нежностью и любовью?
Опешившая незнакомка прикусила губу, и было видно: ей хотелось запротестовать, но она не знала, что ответить. Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась, между всхлипываниями повторяя: «О, мои малыши, о, мой дорогой!..» Она не знала, что и думать: слова писателя заставили её пожалеть о своём жалком желании умереть и пробудили в её мыслях тёплые воспоминания прошедших счастливых дней. Ведь и вправду: разве её смерти были бы рады близкие люди? Если бы её семья была жива, они бы радовались её смерти? Разве она одна? Нет, не одна! С ней тёплые воспоминания о родных, мысленно и душевно они с ней рядом!
Погружённая в болезненные думы, её из пучины мыслей вывел раздавшийся зов. «Лизавета!» – послышались восклицания, – вдалеке показался взволнованный мужчина в чёрной мастерке. Женские плечи дрогнули, заплаканные глаза устремились к приближающейся фигуре, в которой она узнала кого-то близкого.
Мужчина остановился перед бедняжкой и, запыхавшись, воскликнул:
– Лизавета! Боже мой, я тебя обыскался!
– Федот?..
И тут же к ней пришло осознание: она не одна. Она не брошена, не забыта и боже! как она могла забыть того человека, который всегда был рядом с ней в трудную и счастливую минуту, готовый прибежать на любой её зов и сделать для неё всё, лишь
Лизавета в отчаянии бросилась в объятия Федота и зарыдала пуще прежнего, вцепившись в его руки с боязнью отпустить. Федот молчал, с печальной нежностью прижимал её к себе и целовал её в холодный лоб, тем самым говоря о том, что он её не бросит. Винин встретился с ним взглядом, поднялся и исчез за деревьями в парке.
Родион, наблюдавший за этой трогательной сценой с моста, печально хмыкнул и ушёл в противоположную сторону.
Глава 2
Одиночество
Даменсток, 4 июня, 1044 год
Время 3:44
Часы, эти бездушные часы повсюду! Они настойчиво стучали в такт пульсу, давили на раскалившиеся нервы вместе с тем, как привычно ругались братья-мысли, хватали друг друга за воротники, кричали и грозились убить друг друга. Винин устало зажмурился, желая, чтобы голоса скорее утихли, но они, как назло, становились громче. Мысли вперемешку скользили по памяти, доставая глубоко затаённые воспоминания, пытали неконтролируемым анализом и пересчитывали каждый его нехороший поступок или слово по косточкам и каждый смотрел со своей стороны.
– Всё-таки ты эгоистичный человек! – надрывался Скотос, хватая Винина за плечи. – Помнишь, как ты пытался избавиться от меня? Помнишь, как рассказал матери с бабушкой обо мне?
«Помню», – без чувств ответил писатель.
– А какие слова кричал! «Послушайте меня», «пожалейте меня», – как эгоцентрично! Ведь им было в разы хуже, когда тебе было плохо! А-а-а! Ты упиваешься этим чувством! Не подумал, что они испугаются, что у неё поднимется давление…
– Но ведь ничего плохого не произошло!
– А ты не знаешь? Её смерть на его совести! Да… да, да!!!
– Скотос, ты не понимаешь, что делаешь! – ужасался Лука и зажал брату рот рукой. Скотос острыми зубами впился ему в пальцы до костей, но тот и не шикнул от боли. – Не смей припоминать! Они пытались ему помочь, и её смерть произошла не из-за него!
Скотос хохотал. Он знал, что метко ударил в незажившую рану ножом и жестоко расковырял её. Луке хватило одного взгляда на Винина, чтобы увидеть в бездонных глазах отголоском прошлого ликующую смерть.
– Модест? Модест, послушай меня!..
Но Винин его не слышал. Он оказался в прошлом, где до него доносились ругающиеся голоса бабушки и матери: бабушка всё говорила дочери не повышать на неё голос, хотя сама уже надрывалась от криков, в то время как мать старалась говорить спокойно, даже тихо, но, не выдержав, тоже начала повышать тон. Бабушка продолжала просить не повышать на неё голос, плакала, что она никому не нужна в этом доме, что она всем мешает, и грозилась уехать. Двенадцатилетний Винин сидел в своей комнате и смотрел в стену. Забывшись в истерическом припадке, он вышел к ругающимся родным и, крича с надеждой на то, что так его услышат, бросился расспрашивать бабушку: «Почему вы считаете, что вы никому не нужны?», «Почему считаете, что вы нам мешаете?», «Почему говорите, что я в будущем выброшу мою маму из дому?» и тому подобное.