Без выстрела
Шрифт:
— Сапог. Местные в такой обуви по тайге не ходят. Местные ходят в ичигах, чтобы ноги не мучить.
Костя мотнул головой — мол, не сомневался, так и должно быть, — попросил:
— Давайте прибавим шагу?
Горный инспектор вздохнул, но зашагал более споро. Ненадолго хватило, однако, у него прыти. Пройдя километра два, стал замедлять шаги, а потом присел на валежину, отдуваясь:
— Стар становлюсь, дружище! Да и тропа, будь она неладна — сплошной колодник. Лоси, видать, натоптали когда-то; у них
То ли пятиминутный отдых прибавил бодрости, то ли падение разложины стало круче — после перекура Иван Александрович не жаловался на старость.
Особенно хорошо заметные у переходов через вилючий ручей, следы грубых армейских сапог попадались частенько. Человек уверенно двигался по старой зверовой тропе. Местами след перекрывали глубокие отпечатки копыт коз и оленей.
— К реке спускаемся, — объяснил горный инспектор. — Зверье этой дорогой чай пить ходит. Ручей в иное лето пересыхает. Да и глубины мало, от мошки не спрячешься.
Река открылась треугольником светящегося зеркала, врезанным в причудливую раму из соединяющихся внизу склонов разложины и сопок дальнего берега. Зеркало играло, зыбилось, словно кто-то приноравливался так поймать им лучи солнца, чтобы по сине-зелёным сопкам заметался весёлый «зайчик». Придерживаясь за кривую сосну на склоне, Пряхин долго смотрел по сторонам. Наконец сказал, словно хвастался драгоценной собственностью:
— Ингода. Хор-роша речка, а? Дальше она ещё лучше станет, как с Ононом сольется. Ниже по течению Шилкой её зовут. В одно название не уместилась, красавица!
Цепляясь за кусты малинника, они спустились к реке. Следы сапог потерялись было на гальке, но влажная песчаная отмель чуть правее не позволила им исчезнуть вовсе.
— Вверх по реке подался.
— Я же говорил вам, Иван Александрович! — не утерпел Костя.
Пряхин промолчал. Напомнив о своей проницательности, Костя продолжал тоном не умеющего ошибаться человека:
— Теперь всё дело в скорости. Рысью он не побежит, с пустым брюхом рысью не бегают. А рюкзачка с бутербродами у гражданина не наблюдалось. Так что придётся нам с вами поднажать.
— Придётся, — без воодушевления согласился горный инспектор и предложил перекусить. Костя, так кстати напомнивший о бутербродах, не стал отказываться.
Поев, Иван Александрович попросил студента вырезать палку — «батожок». Костя раскрыл нож, с которым не расставался в путешествиях, поискал глазами подходящее деревцо.
— Вон сосенка стоит, — подсказал горный инспектор.
Вырезанную палку он подкинул на руке, примеряясь к её тяжести, удовлетворенно хмыкнул и только тогда поднялся.
Следы сапог перестали попадаться на глаза. Но справа громоздились скальные обрывы сопок, слева шумела река. Оставались две дороги — вниз по реке и вверх.
Теперь передовым вышагивал Костя, куда более лёгкий на ногу. Путь пролегал по камням и галечным россыпям. Пряхин то и дело отставал, то привлеченный слишком уж соблазнительной веткой малины, то высматривая дорогу поудобнее. Студент недовольно крутил головой, но поджидал товарища.
Вдруг он стремительно вскинул руку знакомым уже Пряхину жестом.
— Ти-ше…
Из-за каменистого мыска, поросшего ивняком, выставляла черный нос лодка. На реке против неё торчала из воды окрашенная суриком веха с примотанным на конце пучком прутьев. Веха то наклонялась, прижимаемая течением, то силилась встать прямо.
Подошедший Пряхин понимающе закивал:
— Бакенщик. Идёмте, идёмте…
За скалой стояла выбеленная известкой избушка. Возле, на красно-белом полосатом столбе с перекладиной наверху, ветер колыхал красные шары и треугольники. В желтом сухом песке купались куры. Широкую спину их хозяина, одетого в защитную гимнастёрку, удалось разглядеть не сразу. Пристроившись в тени за избушкой, он вязал сеть. Рядом, прислоненное к кусту смородины, стояло двуствольное ружье.
— Бог в помощь, — по-старинке приветствовал Иван Александрович бакенщика.
— Здравствуйте, — степенно ответил тот, пытливо рассматривая пришедших. Пряхин открыл было уже рот, чтобы объяснить вторжение, как вдруг Костя наступил ему на ногу и отчаянно скосил глаза. Следуя этому молчаливому указанию, горный инспектор увидел приклеившийся к камню окурок папиросы.
В зубах у бакенщика дымилась кривая трубка.
Иван Александрович поперхнулся приготовленными словами.
— Сеть вяжете? — глядя не на сеть, а на ружье, спросил Костя, чтобы начать с чего-то.
— Ай не видишь?
— А как рыбка ловится?
— Как смогеш поймать. Ну, ещё чего?
Костя растерялся. За окурком на песке, дерзкой нелюбезностью бакенщика и его ружьём угадывалось недоброе.
— Да ничего больше…
— Глазы бы мои на вас не смотрели, — сказал бакенщик, и брови его сдвинулись к переносице, занавешивая глаза. — Прямо житья не стало. Говорю — бесполезные ваши труды. Нет у меня самоловов, ау!
Он развел руками, смешно растопыривая при этом пальцы.
Бывалый Пряхин угадал причину дедова недовольства.
— Мы самоловами не интересуемся, старина…
— Тёще своей скажи. Я рыбнадзор, что твой кобель, за версту чую. Моторку-то, поди, под шиверой кинули? Понапрасну старались, паря! Учён!
— Верно тебе говорю, — начал было горный инспектор, но старик отмахнулся только:
— Иди-кось ты…
— Грамотный? — теряя терпение, спросил Пряхин.