Бездна голодных глаз

Олди Генри Лайон

И лицо Бакса плавилось странной смесью надежды и недоверия, и жестокой любви.

Глава был уже в дюжине шагов от столба, когда лучник двинулся на перехват, почему-то не поднимая лука. Так они и замерли: суровый охотник, чьи руки неподъемной тяжестью оттягивала стрела с раздвоенным жалом, и ослепительно-холодный Глава, слово зимний день в самый разгар лета.

— Ну что, Ах-охотник, — голос Главы был надменен и спокоен, — на пути моем встал?

— Встал, — глухо отозвался Ах после долгой паузы. — И теперь

я на Пути Твоем стою, а ты, Глава, поперек него идешь.

— Так… — Глава повертел в узких пальцах тросточку с замысловатой резьбой, не обращая внимания на столб с Ингой, на звенящего от напряженного ожидания Бакса, на Тальку с подозрительно блестящими глазами…

— Так… Не успеет, так сказать, пропеть петух, как трижды отречешься от меня… Что, и стрелять в меня станешь, Ах-пророк? Имей в виду, я твою стрелу на себя не возьму. В себя взять — еще ладно, а на себя — дудки!

— Стану, — слово это далось охотнику с трудом, но наконечник стрелы медленно пополз вверх и остановился на уровне груди Главы. — Еще шаг — и стану. А потом на нож упаду…

Истошный визг разорвал тишину — и Лишенный Лица запечник Болботун взбесившейся мышью кинулся к охотнику. С разгону он промахнулся, врезался всем телом в ногу Главы, на мгновенье обхватил эту ногу, ткнулся лбом в голень, бормоча какие-то свои непонятные слова — и снова бросился к опешившему Аху, норовя зубами вцепиться тому в щиколотку.

Ах испуганно отскочил, стараясь не наступить на разгневанную бестию, но через секунду ему пришлось уворачиваться от ржавого ножа подвальника Падлюка, ринувшегося на защиту друга — и вдруг все остановились, тяжело дыша и ошарашенно глядя на Главу.

Глава хохотал. Он хрюкал, приседал в изнеможении, хватаясь за живот и клокоча горлом; слезы текли по его лицу, смывая личину Главы, презрительно-величественный грим, и это покрасневшее, смеющееся лицо было так хорошо знакомо Баксу, что тот сначала сдержанно булькнул, а потом не удержался и зашелся тем же громоподобным и неудержимым смехом.

— Бакся… — стонал Анджей, задыхаясь и повизгивая, — Баксик, родной, это ведь священная война! Это джихад, Баксик, это газават, крестовый поход верного апостола Болботуна против трижды еретика и отступника Аха!.. а этот, этот… Падлюк Львиное Сердце… ой, умру сейчас без перерождения!.. да чего ж вы ржете-то, олухи, я ж сдохну, на рожи ваши глядя…

Страничники оторопело смотрели на живое оцепление столба, содрогающееся в пароксизмах дикого хохота — даже обиженный и ничего не понимающий Ах начал неуверенно улыбаться — и вскоре до них постепенно стало доходить, что ситуация развивается как-то не так.

Очень даже не так.

— Эй, Глава! — крикнул молодой Страничник. — Ты хворост жечь будешь или как?

— Сам жги, пожарник, — отмахнулся от назойливого Страничника Анджей. Он взмахнул своей тросточкой,

которая мгновенно запылала почище иного факела и швырнул ею в Белого Брата.

Тот неловко попробовал поймать горящую трость — и огонь неожиданно лизнул развевающийся край его рукава. Шуршащая ткань тут же вспыхнула, пламя перекинулось по плечу на капюшон…

— Горю, — очень тихо и очень серьезно сказал Страничник. — Ой, мамочки, в самом деле горю…

Он вдруг надсадно заверещал недорезанной свиньей, заметался на месте — испуганные Страничники бросились врассыпную — потом промчался мимо остолбеневшего Анджея, налетел на Щенка Кунча, сбив того с ног, и сослепу вломился в хворост, окружавший столб с Ингой.

Сушняк немедленно занялся, выстреливая все новыми языками пламени, шарахнулись в сторону Черчек с Вилой, закрываясь от жара ладонями; в непонимающих глазах Анджея отразился черно-сизый дым, так похожий на туман Переплета, закричал Талька, гулом отозвалась толпа, взревел Книжный Ларь…

Что?!.

…Если бы кто-нибудь потом спросил Бакса, на что это было похоже, Бакс ответил бы:

— На паровоз. С пьяным в стельку машинистом…

Если бы о том же спросили Черчека, старик сказал бы:

— Дракон это был… змей поганый.

И хмыкнул бы, топорща усы.

Но их, как и Ингу в свое время, никто не спрашивал. Тогда не до расспросов было, а позже — и подавно.

Словно смерч пронесся от Ларя к горящим вязанкам, сбивая по дороге людей, как кегли; хворост полетел в разные стороны, немилосердно дымя и чадя, затрещал и опасно накренился столб, не своим голосом заорал Зольд Рыжеглазый, сбитый с ног и резво ползущий подальше от…

В эпицентре учиненного разгрома, у поваленного столба стоял Зверь.

Тяжело вздымалась клиновидная грудная клетка, грозно топорщился теменной гребень, и узкий раздвоенный язык, напоминающий жало Аховой стрелы, нервно облизывал морщинистые губы.

Ингу Зверь держал, как франт держит плащ — небрежно перекинутой через одну лапу.

— Ну, ребята, — протянул Зверь, склонив морду к чешуйчатому плечу, — вы даете… Как дети, в самом деле — ни на минуту самих нельзя оставить… а если б я не успел?

Одна из дымящихся вязанок зашевелилась, и из-под нее выбрался молодой Страничник.

Свежепогашенный.

И тихий-тихий.

Как копченая рыба.

3

…Они опускались все ниже и ниже, идя бесконечными подземными переходами Ларя. Первым вперевалочку ковылял Зверь. Плохо верилось, что именно эта неуклюжая туша, ростом лишь немного повыше высокого человека — что именно она совсем недавно живой торпедой мчалась через людское столпотворение; и трещал, не выдержав столкновения, заговоренный столб полтора локтя в диаметре…