Бежала по полю девчонка

Кузьмина Людмила

В общем, всё обошлось. Мы все трое пришли в себя.

Прошло немного времени, и вдруг братцы запротестовали: не хотим мыться с Люськой, ребята над нами смеются! Потом дали отставку и бабке. Бабка ругалась и ворчала, но они упрямились. Сами будем мыться! Приходили из бани не домытые, с золой в волосах, но стояли насмерть. Я не понимала причины их очередного «зловредства». А они просто почувствовали свой мужской пол. Это чувство пола гораздо позднее пришло и ко мне, и я помню, стала ужасно стыдливой. Но, может, просто упрямилась. Это за мной тоже водилось.

Братья стали ходить даже в уборную вдвоём. Не подумайте что-нибудь нехорошее.

Пока один сидел на корточках над дыркой и делал свои дела, другой караулил у дверей, чтобы кто-нибудь не вошёл. А меня прямо-таки несло следом за ними – посмотреть. Женька, заслышав мой топот, по обыкновению высовывал через приоткрытую дверь кулак.

У мальчишек были свои игры. Они сами себе выстругивали из куска дерева наганы, мастерили «самострелы» и «пики» к ним. Играли в войну. И вот помню ещё повальное увлечение всех деревенских мальчишек – игру в «жёстку». Вы не знаете, что это такое? Рассказываю. Это – кусочек меха, прикреплённый к небольшому плоскому кругляшу диаметром пять сантиметров. Кругляш, точно не помню, вытачивался из тонкой металлической пластинки или отливался из олова. Он должен быть достаточно тяжёленьким. В центре кругляша высверлены две дырки, чтобы можно было с помощью толстой нитки приладить кусочек меха из шкуры домашнего животного или чаще всего вырезанный тайком от родителей из чьей-нибудь старой меховой шапки, воротника и т. д. И эту жёстку надо было подбрасывать вверх внутренней стороной ступни.

Мальчишки проделывали это виртуозно, на счёт до пятидесяти, до ста раз или на спор – кто больше, да ещё при этом меняли ногу.

Пока я была мала, меня постоянно тянуло к братьям, и я бегала за ними хвостиком. Они, секретничая, запрутся в «нашей комнате», а я стою под дверью, подслушиваю. Да ладно было бы – только подслушиваю, но я ещё и бежала выкладывать все их секреты взрослым.

– Ябеда! – возмущались они. – Да врёшь ты, ничего ты не слышала!

– Слышала, слышала! И видела! Я шепотком подглядела!– злорадно вопила я.

Услышав очередное моё «словотворчество» – я тогда часто перевирала слова, – они дразнили меня так, что доводили до слёз.

Братья порою воспитывали меня лучше и доходчивее, чем взрослые, которые жили от нас отстранённо. Конечно, взрослые заботились о нас в житейском плане, но я не помню, чтобы у них доходили руки до воспитательного процесса. Мама и папка постоянно пропадали на работе. Бабка хлопотала по хозяйству. А мы общались между собой. Герка с Женькой отучали меня «нюнить», ябедничать. Как отучали? Не словесно. Чаще всего презрительным отношением ко мне (эх, ты – нюня!) и бойкотом. И мне становилось стыдно.

Однажды зимой Женька провалился на речке под лёд. К счастью, было неглубоко, а течение в нашей речке небыстрое, и ребята вытащили его из воды. Пальто набухло, в валенках – вода. Они сушили пальто и валенки в чьей-то протопленной бане, не досушили, и так в сырой одежде Женька пошёл домой. Я знала от их ребят-товарищей, что Женька чуть не утонул, его чуть не затянуло под льдину. И братья строго-настрого наказали мне, чтобы дома я молчала. А мне страстно, по моей привычке ябедничать, хотелось всё выложить бабке прямо с порога! Но я впервые преодолела это желание, и в награду получила от братьев благодарность: они взяли меня кататься на санях с Зырянки. Сани были большими, с подбитыми железом полозьями, не такие детские санки, как у меня; в большие сани можно сесть группой втроём, вчетвером.

Это доверие дорогого стоило,

потому что, когда они играли с мальчишками, они как бы стыдились меня, девчонки, и не принимали в свои игры. Но, оставшись вдвоём, они брали меня то в лес, то на речку, то в какие-нибудь дальние свои походы.

И от них, например, я выучилась читать в пять лет. Герка пошёл в школу в 1944 году. Он был несколько тугодум. Это Женька всё схватывал на лету. И вот Герка, выполняя домашнее задание, водит пальцем по букварю, пытаясь по слогам составить всё слово. А я, не умея ещё читать, успела выучить этот букварь наизусть. И сначала повторяла за ним, как попугай. И как-то быстрее его потом стала читать целиком слова. Пока он пыхтит над очередной строчкой, я уже кричу ему и эту строчку, и следующую. И делаю это не потому, что хочу помочь брату, а наоборот, с некоторой долей ехидства: «Ты не умеешь читать, а я умею!» Герку это злило, он гнал меня от себя, но я высовывалась через дверь, кривлялась и передразнивала его.

И плавать научили меня тоже братья. Видя, как я беспомощно барахтаюсь на мелководье, они заговорщицки пошептались о чём-то, потом схватили меня в охапку, поволокли на глубокое место и бросили. Сами отплыли, следя за моими действиями и давая советы, что я должна делать. Я испугалась, советов, конечно, не слышала, зато, что есть силы, замолотила руками и ногами по воде и вдруг почувствовала, что плыву! А они подбадривали меня криками. Один раз я зазевалась и ушла под воду, хлебнув воды. Герка тут же подплыл ко мне и поддержал, пока я откашлялась. Учил задерживать дыхание, нырять. С тех пор, хоть по-собачьи, но я могла подолгу плавать и совершенно не боялась глубины.

Они же показали мне, как из обыкновенной наволочки можно «сделать пузырь и плавать на нём». Потихоньку от мамы стянув наволочку – лучше из корзины с грязным бельём в чулане – они шли на речку вместе со мной. «Пузырь» получался просто: надо было намочить наволочку в воде, раскрыть её края и, хлопнув раскрытым краем об воду, зажать руками под водой этот край. Вот и всё. Руки под водой держат наволочку, голова лежит в выемке между двумя её углами, ноги бултыхают по воде, придавая телу скорость, и ты плывёшь какое-то время без особых усилий, пока наволочка не сдуется.

В летнюю пору наша речка была любимейшим местом всех ребячьих развлечений. Мы как-то и не знали её названия – Караси. «Айда на речку!» Она одна такая, можно обойтись и без названия.

Жарко. Летнее солнце припекает макушку. На дороге лежит пыль толстым слоем, от горячего солнца она тоже горяча, по ощущению бархатиста и очень приятна. Сбившись в стайку, мы топаем босиком по дороге в направлении речки. Из-под наших ступней пыль вздымается фонтанчиками и не сразу успокаивается и ложится.

А на речке слышны девчоночьи визги, весёлые ребячьи крики, вода летит брызгами вверх. Мальчишки озоруют. Вымажутся грязью и илом до черноты и ныряют в воду с разбега. Или ныряют с брёвен в глубину, всплывают «свечкой» ногами вверх, головой вниз. Наиболее отчаянные и хулиганистые нарочно, чтобы смутить девчонок, всплывают голой попкой – поплавком. Видеть это было смешно и терпимо. А если кто-то из «охальных» мальчишек изображал так называемый «американский поплавок», выставляя из воды своё мужское достоинство – впрочем, чего там ещё смотреть-то было на торчащий из воды стручок? Но, помню, мы, девчонки, стыдились, отводили глаза, сердились на хулигана, да и вообще старались купаться отдельно.