Безмолвная. Книга вторая
Шрифт:
Недовольно покачав головой, чёболь пристраивает букет на тумбочку и садится сам, пододвинув стул вплотную к кровати.
— Аньон, ЁнМи, — здоровается он, пробегая взглядом снизу вверх по очертаниям моей тушки под одеялом. — Как ты себя чувствуешь?
Показываю чёболю большой палец и киваю на тумбочку, где придавленный цветами лежит контракт. Стараюсь при этом всем своим видом продемонстрировать, как я горю желанием поскорее перейти к делу, а не отвлекаться на пустопорожний трёп. Парень намёк понимает, и исписанные листы перекочёвывают из-под букета к нему в руки.
Я постарался конкретизировать
— Ты правда хочешь включить в контракт этот пункт? По-моему, это смешно, — произносит он, с изрядной долей сарказма. Делаю вид, что не понимаю, о чём идёт речь, и ЧжунСок читает с листа: — «Работодатель обязуется не влюбляться в работника. Нарушение данного условия влечёт за собой немедленное расторжение контракта без каких-либо штрафных санкций, а все финансовые обязательства работника перед работодателем будут считаться исполненными».
Мысленно хмыкнув, киваю. Этот абзац пришёл мне на ум совершенно внезапно, во время размышлений как ещё можно обезопасить Лиру от возможных подкатываний со стороны чёболя. Логика была проста: можно сколь угодно прописывать в договоре положения о харассменте, но если у парня случатся «чуйства», это никак не будет регламентировано, а значит, допустимо. На крайний случай, под влюблённость можно подвести любые поползновения, будь то ухаживания, или букет роз, подаренный без повода.
— Ты понимаешь, какой бред написала? — набрасывается с критикой ЧжунСок. — Я нанимаю тебя не в секретари, а в качестве своей девушки, коей тебя будут считать. И подарки, свидания, возможно даже поцелуи — не по-настоящему, конечно — должны являться частью представления.
«Хорошая попытка, но мимо» — мысленно отвечаю чёболю. Намеренно или нет, он выдаёт мокрое за холодное, путая игру с настоящими чувствами. Мне таким приёмом голову не заморочишь. Одно дело на людях что-то изображать, а другое — ссылаться на договор где-нибудь в приватной обстановке. Да и если вспомнить, изначально речь шла о совместных «засветах», не больше. Всё остальное стало вылезать в процессе.
Беру телефон, пишу, чувствуя как внутри меня нарастает волна раздражения:
[Цитирую: «Не обязательно демонстрировать проявление чувств — за нас это сделает пресса и слухи» — конец цитаты. Объяснишь, почему ты противоречишь сам себе? А ещё, почему контракт составлен таким образом, что подпиши я его — навсегда стану твоей вещью? Либо мы приводим договор к обоюдовыгодному варианту, либо ты проваливаешь с позорным клеймом трепла, а я возвращаю деньги по расписке]
Лицо чёболя демонстрирует несколько цветов спектра подряд, а его рот открывается, дабы произнести, видать, что-то совсем нецензурное. Но здравый смысл даёт о себе знать: он сминает в кулаке ни в чём не повинные листы, молча встаёт и, не попрощавшись, уходит. Я же, с чрезмерным энтузиазмом демонстрирую закрытой двери средний палец и подумываю было послать мажору пару особо
Медсестра управляется быстро: она меняет простыню и рубашку, а в качестве бонуса надевает на Лиру подгузник вместо прокладки. Ох уж эти месячные! Лёгкое раздражение, которое я испытывал всё утро, продираясь сквозь юридические дебри, было не следствием дерьма в головах составлявших контракт, а подошедшими критическими днями. Ну а чёболь удачно подлил масла в огонь своим «Ну а чо такова, сама дура». Вот я и психанул в конце нашей деловой встречи. Теперь неизвестно, вернётся он с исправленным манускриптом или мне придётся обломать Мину. Хорошо, пообещать ей ничего не успел — думал, сюрприз сделаю. Ага, размечтался!
Под убаюкивание болеутоляющих я засыпаю, а просыпаюсь, когда за окном уже стемнело, от стука в дверь. Мина! Выглядит она неважно: по девчонке как будто катком проехались — в переносном смысле. Мешки под глазами, патлы вместо причёски, помятая физиономия без макияжа… Жуть! С вымученной улыбкой на лице она здоровается, оставаясь, при этом истуканом стоять возле двери. Традиционным жестом приглашаю свою начальницу проходить и располагаться как дома. А когда девчонка устраивается на стуле, киваю ей на чёбольский букет, возвращённый на место заботливой медсестрой. Цветы нисколько не пострадали от столь варварского с собой обращения, и мне не стыдно передарить их Мине. Пусть порадуется.
— Это от того чёболя? — притворяясь, что не поняла моего жеста, спрашивает она, разглядывая букет.
[Это от меня. Соболезную твоей утрате]
— Камсахэё, ЁнМи, за всё, — благодарит Мина, переводя взгляд на меня. Прости, что не смогла приехать раньше, хоть и узнала на следующий день. То, что с тобой случилось, не поддаётся осознанию. Мне очень жаль…
Протягиваю руку, и Мина сжимает мою ладонь в своих, в знак поддержки. Помолчав так немного, пишу девчонке наводящий вопрос, ответом на который Мина рассказывает о произошедшем.
— Полиция говорит, что причиной возгорания стала неисправная электропроводка. Я когда уходила вечером в субботу, всё было в порядке, а ночью меня разбудил звонок. Выгорело оба зала… Я когда увидела, чуть в обморок не свалилась. Всё оборудование, интерьер… — всё на помойку. А на следующий день позвонил кредитор и потребовал отдать ему весь долг досрочно — сто пять миллионов. Дал на всё две недели. Причём, он позвонил не мне, а омме в больницу… Щибаль!
[Сколько потребуется на восстановление ресторана?] — спрашиваю Мину, дождавшись, когда та немного успокоится.
— Да ничего уже не восстановишь! — всплёскивает она руками. — Даже если я каким-то чудом найду деньги на ремонт, то на долг точно не смогу! Через две недели помещение, по закладной, уйдёт кредитору.
«Блин… И почему я такой добрый?» — задаю себе риторический вопрос. Тянусь к тумбочке. Извлекаю из ящика чек, протягиваю его замолчавшей девчонке. Пока та разглядывает диковинку, соображая, что попало в её руки, пишу.
[Надеюсь, этого хватит на ремонт. Дай мне неделю, и я найду деньги на долг]