Безумная ведьма
Шрифт:
– То есть… Вам удалось вспомнить хоть что-то?
Усмехается. Не сразу разбирает, кому принадлежит усмешка: ей или живой колонне в углу кабинета. Неожиданный прилив гнева стремительно обжигает кровеносную систему. Он, что, смеётся над ней? Цепь на наручниках жжёт от желания обмотать шею старикана, а затем наблюдать за тем, как жизнь медленно угасает в глазах. Ведь такой её хотят видеть белые халаты? Пропащей? Убийцей?
– Нет. Рыжий настаивал на том, что это моё имя.
– Вы имеете в виду своего брата – Паскаля?
– Я имею в виду, что видела его в первый раз.
Тишина падает на плечи присутствующих. Старикашка оборачивается на врача, который таки оторвал взгляд
Она видит задумчиво-покачивающийся затылок старика. И задумываться не надо, на какой беззвучный вопрос они пытаются найти ответ: действительно ли её рассудок повреждён?
Хочется заорать во всю глотку: «Нет!». Каждому атому жизненно-важно доказать – она не больна, в порядке, правда, в полном порядке. Но… почему тогда вся жизнь для неё, по иронии судьбы, началась с трупов и огня? Почему жажда насилия и убийства впивается в глотку не хуже, чем сталь наручников в запястья?
– Эсфирь, расскажите, пожалуйста, ещё раз – что Вы помните?
Она сглатывает слюну, хотя в пору плюнуть в лицо вновь повернувшегося старика. Пятьдесят два раза. Этот вопрос она слышала пятьдесят два раза и сорок девять из них сдерживала агрессию в сторону интересующихся.
Что она помнит? Запах крови, землю под ногтями, столпы пыли, адскую боль в сердце и странные цветки, размазанные в кашу из голубых и зелёных пятен. Последнее ещё со второго раза списали на зрительную галлюцинацию. Она видела два трупа: мужчины и женщины. Много позже ей расскажут про семейную пару. И про то, что она стала причиной их смерти, спалив заживо в собственном доме.
«Зверское ритуальное убийство» – будут орать газеты, посты в Интернете и ведущие программ в телевизорах; «ведьма» – так станет звать каждый в тюрьме, куда её запихнули в самом начале, не удосужившись вообще в чём-либо разобраться. А следовало. Хотя бы потому, что она понятия не имела зачем это сделала. И сделала ли. Боже, да она всего несколько недель назад смогла увидеть собственную внешность в отражении зеркала. Уяснила одно: кличка говорит сама за себя и, наверное, только в этом и скрывается правда.
– Пятьдесят три, – лениво отзывается она.
Хуже уже не сделать. Да и куда хуже? На протяжении нескольких месяцев в голове витает кромешная пустота. Ей и имя то сказали полностью лишь в зале суда. Да такое глупое, что она даже рассмеялась. И кто только мог так поиздеваться? А издевательства в её жизни были добротными: сначала неконтролируемые звери-полицейские, считающие её дьяволом во плоти; затем нескончаемые допросы, крики, наручники, её агрессия; суд и невыясненные до конца обстоятельства, что привели к пожизненному сроку в тюрьме с особо строгим режимом. Усмехается. На вопрос о том, есть ли у неё возражения, она спросила: «Это потому что я – рыжая?». Признаться, возражений было вагон, да только смысл от них? Если кто-то ставит себе цель закопать другого заживо, то имея обширный запас денег, лопата и собственные усилия не понадобятся.
Дальше заключение. Драки, карцер, шрамы и синяки от дубинок на спине, круговерть стычек и, наконец, пик душевной агонии – убийство. В этот раз она запомнила каждую деталь раздробленного черепа, кровь, размазавшуюся по стальному столу и непрекращающийся собственный смех. Тогда она подумала, что и в правду могла запросто спалить несчастных
– Что «пятьдесят три»? – хмурится врач, снова что-то записывая.
– Обдумываю пятьдесят три варианта смертей каждого из вас.
– Ну, разве она не чудо? – смешок из угла выводит из себя в считанные секунды.
Эсфирь дёргает руками, чувствуя, как цепь оставляет резкую боль в запястьях.
– Доктор Тейт! – женщине в халате возмущённо хватает воздух ртом.
«Доктор Тейт…», – уголок губы Эсфирь тянется вверх, но она резко подавляет в себе реакцию, превращая лицо в ничего не выражающее полотно.
– Эсфирь, – врач-старикашка прочищает горло. – Ваше положение сейчас крайне нестабильно, и я не советую бросаться резкими словами и… собой.
– Я не потерплю запугивания моей пациентки.
Уловив движение, Эсфирь поднимает глаза на черноволосого доктора, медленно сокращающего расстояние до стола.
Чёрный. Изляпаный алой кровью. Она сильно жмурится, чтобы назойливая картинка трупа испарилась из-под век.
– Она ещё не Ваша пациентка, – ухмыляется медбрат, повернув на него голову.
– Верно, но будет таковой, после того, как мистер Штайнер подпишет нужный для меня документ, – мужчина пододвигает свободный стул, усаживаясь практически рядом с ней.
Эсфирь переводит взгляд на наручники. Странно, но больше не создаётся впечатление горящей кожи на запястьях. Пришедший врач подействовал как анестезия – одним присутствием забрал тревогу, злость и все ощущения.
– Вы слишком самоуверенны, мистер Тейт, – фыркает женщина.
– Не замечал за собой такого, – беспечно пожимает плечами врач. – В любом случае, я взял на себя ответственность (услышьте, как «расходы») за проведение нейрофизиологической тест-системы 1 . И-з заключения мы и узнаем: отсутствие памяти, тревожность, агрессия и галлюцинации моей пациентки являются актёрством или же действительно нашим случаем. Заметьте, я перечислил лишь верхушку от айсберга.
1
Нейрофизиологическая тест – система позволяет на генном уровне выявить у пациента психические патологии. Интерпретированные данные помогают специалисту-нейрофизиологу получить наиболее полное представление об индивидуальных особенностях психического состояния пациента.
Эсфирь не успевает осознать, почему взгляды вдруг устремились на неё. Вышеупомянутые галлюцинации берут верх. Кажется, стены дрожат. Она резко дёргает руками, но металл оставляет на запястьях ожог. Вокруг всё рушится. Оглушительный грохот, и потолок осыпается на хрупкие плечи. Дыхание становится рваным. Почти булькающим. Яркий крик полощет по ушам, но она не может понять кто кричит. Одно единственное слово простреливает сердце и застревает в гортани: «Нет!».
Нет. Нет. Нет!