Безумная ведьма
Шрифт:
Хочется обхватить голову ладонями и раздавить к чёртовой матери, как грецкий орех. Чтобы по скорлупе поползли трещины, а потом и вовсе всё разлетелось крошками. Наручники мешают, оставляя в кистях адскую боль. Грудную клетку раздирает. На коже появляется без малого миллиард трещин, кровоточащих, гниющих. Горячо. Больно. Невыносимо. И этот крик, постоянный, непрекращающийся. Крик, от которого раскалывается глазная склера.
Что-то ледяное касается области под скулами, запуская приятную рябь охлаждения по щекам.
– Голос… Сосредоточься…
До сознания доносятся обрывки чарующих звуков. Становится непривычно… спокойно? Вой внутри головы утихает, грудь больше
– Моём… слушай…
Расфокусированный взгляд блуждает по кабинету, не на шутку испугав женщину в халате. Ручка в её руке разломилась пополам ещё с первым криком осуждённой. Врач-старикашка настороженно нащупывает внутри кармана кнопку-вызов охраны. Медбрат замер, широко распахнув глаза, как в забвении наблюдая за манипуляциями доктора Тейта. А последний уже сидит на столе, упираясь широко расставленными ногами в железный стул Эсфирь. Щиколотками он крепко фиксирует бёдра, чтобы она перестала вырываться и наносить себе увечья. Широкая спина в чёрной водолазке закрывает собой обзор для «врачебного консилиума». Он старается перехватить блуждающий взгляд, но, хотя попытки вырваться уже существенно снизились, она начинает мотать головой из стороны в сторону. Очередной вой Эсфирь словно даёт трещину на его сердце, но резкую боль в груди Гидеон объясняет себе не иначе, как отзвук межрёберной невралгии. Чего юлить, с такой профессией у него самого нервы ни к чёрту.
Он укладывает ладони под её скулы, легонько прижимая большие пальцы к щекам. Невесомые постукивания по коже заставляют девушку замолчать. Не боясь «ведьмовского взгляда», как окрестили медсёстры врождённую гетерохромию пациентки, он смотрит прямиком в глаза. Разорвать контакт не позволяет.
– Приглушите свет, – чуть ли не на распев требует Гидеон, не отрываясь от разноцветных глаз.
– А свечей, случаем, не достать? – фыркает медбрат, вернувший контроль над ситуацией.
– Да, будь так добр. И засунь их себе в…
– Гидеон! – взвизгивает женщина.
Очередной крик полощет по ушам.
– Не слушай её. Так о чём я? – нараспев протягивает врач. – Ах, да, засунь их себе в зад, – пациентка снова начинает брыкаться. – Тихо-тихо, сосредоточься на моём голосе. Только я. Слышишь, только я, – Гидеон, словно дьявол-искуситель, заманивающий невинную душу в сладкий плен, начинает покачиваться из стороны в сторону.
Свет всё же приглушают. Гидеон запоздало осознаёт, что зачем-то прикоснулся к пациентке руками. Это с огромной вероятностью могло повлечь усиление приступа вплоть до ударов или чего похуже, но… Он сидел и выводил невесомые круги большими пальцами по сухой коже. Ей явно не дают нужное количество воды, хотя, о какой воде может идти речь, когда она выглядит, как живой скелет. Гидеон чуть хмурится: как только он получит шефство, нужно будет обязательно провести терапевтическое обследование.
– Моргни, если слышишь меня.
Он не рассчитывает на ответ, но лёгкое шевеление длинных ресниц говорит об обратном. Слышит.
– Где ты находишься?
В кабинете становится так тихо, что слышно, как из коридора доносится чей-то приглушённый смех.
– Склеп. Огонь. Больно. Невыносимо. Моя любовь…
– Ты потеряла кого-то дорогого? – Гидеон дёргает плечом, будто приказывая никому не шевелиться.
– Камелии. Не знал. Не мог. Сердце. Боль.
– Никто больше не причинит тебе боли. Ты в безопасности, слышишь? Больше никто не причинит тебе боли. Ты знаешь, где находишься?
– Хал…Авс… Могила. Заживо.
– Так, Австрия. Ты в Австрии. Зальцбургская клиника. Меня зовут – Гидеон Тейт. Я твой врач. Я помогу тебе. Ты мне веришь?
Она замирает в его руках, глядя прямиком в глаза.
– Да, – едва различимый шёпот доносится до ушей.
На мгновение она затихает, дыхание выравнивается, даже прикрывает глаза. Стоит Гидеону отнять руки, как рыжая склоняет голову на бок, болезненно хмыкая:
– Всё в порядке, я потерплю, – она резко дёргается в сторону, шипит от того, как его ноги больно впиваются в бёдра. – Всё хорошо… Всё хорошо… Я потерплю! Я… Нет! Молчи! Молчимолчимолчи!
– Смотри на меня. Я – настоящее.
– Я не хочу терять тебя, слышишь?… Молчи… Молчи-молчи! Я просила, чтобы ты не приходил! Что ты наделал?
– Довольно, я вызываю охрану, – мужской голос басит где-то с краю от Гидеона.
– Что же ты наделал?!
Он резко оборачивается, одаривая старого врача взглядом ненависти, и не размыкая челюстей бросает острое: «Не сметь!».
– Я лишь хочу помочь тебе. Послушай… слушай мой голос. Только его. У тебя очень красивое имя. На аккадском оно означает «звезда». Хочешь, я расскажу о твоей тёзке? Конечно, хочешь, выбора-то у тебя нет. Я немного разбираюсь в Библии, и Эсфирь – главная героиня одноимённой книги Танаха. Она была невероятна красива, прямо как ты, – попытки причинить себе боль оканчиваются, она поднимает на него глаза, сама устанавливает зрительный контакт. – Но помимо этого она была невероятно предана своему народу, религии и земле. Её в жёны выбрал персидский царь Артаксеркс, тем самым отвергнув завистливую царицу Астинь. Об этом узнал Аман, что точил зуб на отца Эсфирь и всех иудеев. Аман добился от царя разрешения погубить Мардохея – отца Эсфирь, и его народ иудейский, тогда Эсфирь, нарушив придворный этикет, ценой собственного положения и под страхом потерять жизнь, обратилась к Артоксерксу за помощью. На виселице, приготовленной для Мардохея был повешен Аман. Так она смогла спасти не только свой народ, но и брак.
– Она… была счастлива? – хрипло спрашивает девушка.
Гидеон сдерживает судорожный облегченный выдох. Он смог выдернуть её из воспоминаний. Вопрос лишь в том: надолго ли?
– Да, она была счастлива.
– Что же, ей повезло больше, чем мне, верно? – она уже хочет усмехнуться, как тело словно выламывает, а голос срывается на шёпот: – Молчи… Молчимолчимолчи!
Гидеон распрямляет спину, оборачиваясь на коллег.
– Думаю, что вердикт у всех однозначен. Доктор Хайс, вызовите капельницу. Позже я назначу курс антипсихотиков, а пока прокапайте успокоительное, – он поворачивается обратно к замершей Эсфирь. – Не пугайся, я постараюсь стабилизировать твоё состояние и облегчить жизнь… – «насколько это возможно с шизофренией», но он не договаривает, спрыгивая со стола.
Двери открываются, приковывая внимание рыжей. Зрачки опасно расширяются, когда внутрь заходит медбрат, а второй поднимается из-за стола. Оба двигаются на неё. Затылок облизывает страх. Опасность. Она медленно переводит взгляд на черноволосого врача – тот излучает сплошное спокойствие. Его взгляд служит чем-то волшебным, иначе не объяснить. Таким уютным, кротким, доверительным.
Эсфирь задерживает дыхание, когда её кожи касаются чужие руки медбратьев. И снова это несуразное, нелепое, нервное: «Что ты наделал?». Она понятия не имеет, кто этот «он», а уж тем более, что он сотворил. Но некто в голове обращается к нему с отчаянием, слепой яростью и… надеждой.