Безумно холодный
Шрифт:
Все женщины были мягкими, но он никогда в жизни не испытывал ничего похожего на эти поцелуи, на эти прикосновения. Он точно знал причину: он был влюблен так, как никогда и не надеялся влюбиться. Он не знал, что найдется девушка, способная изменить его представления о себе. Что эта девушка вытолкнет его за известные ему пределы, как сделала Никки. С камерой и кисточкой в руках она превращалась в гения, к ногам которого сегодня упала целая галерея людей — а она занималась любовью в кладовке. С ним.
Он действовал так медленно, как только мог, что, правда, было
— Ты в порядке? — тихо спросил он, стараясь быть осторожным, шепча слова в ее щеку между поцелуями.
— Ммммм, — послышалось в ответ, когда она попыталась подставить губы под поцелуй. Он чувствовал ее сапожки на своих бедрах, скользившие к его ягодицам, пока она внутри сжималась вокруг него, стараясь, как и он, быть еще ближе.
Но потом, в какой-то момент ей это удалось: слегка подвинувшись и изменив угол проникновения, она за секунду спалила кладовку дотла.
— О Господи, Кид, — задохнулась она. — О Боже.
«Господи» — правильное слово. Еще пара таких движений, и все закончится — а он был готов, о, более чем готов привести ее к завершению. Он снова скользнул губами к ее рту, посасывая язык и выравнивая ритм движения их тел, позволяя себе утонуть в нем, позволяя жаре и мощи, бьющейся внутри него, захватить контроль, позволяя ее любви гореть внутри него — пока не осталось ничего, кроме нее, кончавшей с тихим вскриком, хватавшейся за него, ее тела, напрягшегося и зовущего за собой.
Наслаждение было тягучим, душераздирающим, практически невыносимым. Оно обнажило его до самого существа, а после, когда оно затихло, оставив его голым и незащищенным в ее объятьях, что-то ужасное в глубине его треснуло.
Он всхлипнул, прижимаясь к ее губам, и попытался остановить это — но было слишком поздно, слишком поздно…
Никки почувствовала, как он внезапно замер в ее объятьях. Он был так неподвижен, что она испугалась, что причинила ему боль. А потом она почувствовала ее: соленую влажную теплоту его слез.
О Боже.Они катились по его лицу, падая на нее, сбегая по ее губам и разбивая сердце. Он не двигался, не издавал ни звука.
Были только слезы.
Она обнимала его, лежа совершенно неподвижно, ощущая какое-то ужасное предчувствие в напряжении его тела, словно он рассыплется на куски, если она посмеет сдвинуться с места.
Она не знала, что сделать для него, как помочь ему.
Когда он поцеловал ее, легко касаясь ее губ, она решила что ошиблась. С ним все было в порядке, просто внезапно стало очень грустно, но это пройдет. Она поцеловала его в ответ, и он уткнулся в ее щеку. За секунду до того, как он заговорил, она поняла, что ее надежда тщетной.
— Они порезали его… на куски, — его голос был таким тихим, таким хриплым, руки сжимали ее так сильно.
Она знала, кого он имеет в виду, и
— Они бросили его в трупном мешке, а мешок… он выглядел как-то неправильно. Слишком маленьким, чтобы уместить Джей Ти. И я подумал… подумал, должно быть, произошла какая-то ошибка. Но я посмотрел — это был он.
О Боже. О Боже.Они порезали его брата на куски.
— Я не сказал Дилану… и Мигелю не сказал — но мне нужно сказать Супермену. Он должен знать, что они сделали.
Супермену, да, кем бы он ни был. Они должны рассказать все Супермену, тому, кто сможет ему помочь. Она обняла его крепче, понимая, что одной силы ее любви к нему недостаточно. Ничего недостаточно.
Он снова поцеловал ее щеку — лишь нежное прикосновение его губ.
— Мне так жаль, — резко сказал он. — Мне так охрененно жаль.
Он говорил не с ней — Никки понимала. Она знала: это слова предназначались его брату.
— Так жаль, — повторил он, а потом сильная дрожь прокатилась по его телу, затем еще одна. Рыдание вырвалось из глубины его груди — звук, полный мучения, который Никки прочувствовала самой сердцевиной своей души. Но в ответ она могла лишь обнимать его.
ГЛАВА 19
ТРЭВИС ЖДАЛ, затаив дыхание, пока девушка шла через галерею, направляясь прямо к нему. Она оказалась не так высокой, какой казалась, стоя в дверном проеме, но по-прежнему создавалось такое впечатление, что девушка состоит лишь из ног, стройных бедер и великолепных грудей. Еще поразительней была ее походка — она двигалась так, словно шла по подиуму: с неторопливым изяществом покачивающихся бедер. И безошибочным знанием цели.
Чем ближе она подходила, тем отчетливее он понимал, что именно эта целеустремленность в ней и заставляла его нервничать сильнее, чем весь ее внешний вид. Ее грудь пересекал ремень черной кожаной сумки, надетой наискосок. Она выглядела тяжелой и, если ему не померещилось, бряцала при ходьбе. Что этот звук означал, оставалось загадкой.
— Привет, — сказала она, остановившись рядом с ним. Ее кольчуга издала тихий металлический лязг. — Ты, должно быть, Трэвис — приятель Никки МакКинни.
— Привет. — Он протянул руку, надеясь, что она пожмет ее. Вблизи она казалась моложе. Намного моложе, что его несколько расстроило. Она не выглядела достаточно взрослой для всех тех идей, что мелькали в его голове, пока она пересекала галерею. Шестнадцать, максимум, семнадцать, пропади оно все пропадом. Она была ребенком — очень крутым, похожим на байкера, но ребенком.
— Я Скитер, — сказала она, пожимая его руку. У нее были рабочие руки, загрубевшие, сильные, пожатие — твердым и решительным как у любого парня. Ее бицепс двинулся, когда она пожимала его руку. — Скитер Бэнг. Я ищу своего друга, Кида Хаоса. Я отследила его до сюда, нашла в переулке его машину, но… — оглядевшись кругом, она пожала головой, — что-то я его не вижу, а мне очень нужно его найти.