Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина

Мэтьюз Оуэн

Предположение, что она живет с Зорге лишь ради денег, возмутило Ханако. “И что вы сделаете, если я откажусь?” – спросила она, но гнев сразу сменился слезами возмущения и унижения, и она отвернулась к окну, чтобы их скрыть.

“Что вы находите в этих волосатых кэтто [варварах]? – продолжал свою тираду шеф полиции. – Разве мы можем сравниться с этими волосатыми иностранцами? Они же так обходительны и нежны с нашими женщинами”^[48].

“Я могу идти, раз у вас не осталось других вопросов?” – холодно ответила ему Ханако. Оснований дольше задерживать ее у полиции не было. Однако Ханако сказали, чтобы она зашла, когда в следующий раз будет у Зорге,

чтобы подписать расшифрованный протокол этой беседы, который будет использован как основание для досье на нее в министерстве внутренних дел. Ханако ушла, ничего не ответив.

Когда на следующий день Ханако рассказала Зорге об этом инциденте, он был в ярости. “Если Япония разлучит тебя со мной, я сделаю так, что в Германии всех японцев разлучат с их немецкими девушками, – кипятился он, начиная нести вздор в своем беспомощном гневе. – Мне это по силам! Отправлю в Германию телеграмму!” Немного успокоившись, он взял любовницу за руку. “Я сильный, – заверил Зорге Ханако, вспоминала она двадцать лет спустя. – Тебе не о чем волноваться”^[49].

Возможно, против совокупной власти японской полиции Зорге был бессилен, но за счет своей физической силы и ауры неприкосновенности, сохранявшейся у него как у иностранца с хорошими связями, в противостоянии с отдельно взятым офицером он до сих пор внушал трепет. Через несколько дней после первого допроса Ханако Аояма допустил очередной промах, снова постучавшись в дверь Зорге. Узнав его голос, когда полицейский беседовал с домохозяйкой, Зорге вышел из столовой, чтобы лично поговорить с ним. Аояма спрашивал про Мияке-сан. “Что вам надо от Мияке-сан? – спросил Зорге. – О ней можете говорить со мной”.

“Вы не понимаете”, – защищался полицейский, пытаясь протиснуться мимо Зорге. Когда Аояма обратился к экономке со словами, что при следующем визите Ханако она должна отправить ее в участок, Зорге повалил его на пол коротким апперкотом^[50].

За свою карьеру разведчика Зорге совершил множество ошибок из-за своей импульсивности, но все они были связаны с его соотечественниками. Он соблазнил жену своего важнейшего источника разведданных, попал в аварию на мотоцикле, имея при себе пачку компрометирующих документов, напившись, восхвалял Сталина перед толпой нацистов. Но нападение на японского полицейского было промахом уже иного уровня. Зорге, понимая, что через пару минут он может оказаться в наручниках, немедленно попытался принести извинения, помогая ошарашенному полицейскому подняться на ноги. “Я прошу за это прощения, – сказал Зорге. – Это было необдуманно. Я очень переживал за Мияке-сан”. Он попросил служанку принести ему пару его лучших туфель и с поклоном предложил их Аояме. Приняв и извинения, и обувь, молодой человек ушел.

“Я не думал, что господин Зорге так разозлится, – сказал он экономке, выходя из дома. – Какой он вспыльчивый! Пытаться говорить здесь [с Ханако] было бы опрометчиво”^[51].

Зорге снова спасло его чертовское везение (хотя как раз тогда оно и иссякло, но сам он об этом еще не догадывался). Аояма рассказал коллегам об этом нападении Зорге, но они не пришли его арестовывать. Однако Зорге становилось очевидно, что его отношения с Ханако должны закончиться – ради ее же собственной безопасности. Еще в Москве он читал наставления без памяти влюбленной в него Геде Массинг о том, как “одиноко и аскетично должен жить аппаратчик, ни к кому не привязываясь, ничем себя не обременяя, не позволяя себе никакой сентиментальности”^[52]. Как бы это ни было трудно, пришла пора Зорге расставить приоритеты в своей личной жизни.

Второй допрос ознаменовал разрыв Зорге с Ханако. Аояма заметил Ханако на улице, когда она направлялась к дому Зорге, и окликнул ее из окна верхнего этажа полицейского

участка. На этот раз оба – и Аояма, и его начальник – были более обходительны, хотя первый (к счастью, шутливо) пожаловался на крепкий кулак Зорге. Шеф полиции показал Ханако толстую папку с досье японок, разорвавших свои отношения с иностранцами, причем все, по его словам, сделали это, получив взамен существенную компенсацию. Однако от прежней агрессии не осталось и следа. Возможно, галантность Зорге, стремившегося защитить любовницу, и верность Ханако вызвали у полицейских уважение. Как бы то ни было, Ханако пришлось поставить отпечаток большого пальца под расшифровкой их первой беседы, и ее отпустили.

Так не могло продолжаться дальше. В волнении расхаживая по своему кабинету, Зорге придумал план. Призвав Ханако отправить ее мать и племянницу в их родную деревню ради их же безопасности, он сказал ей готовиться бежать в Шанхай. “У меня куча денег в шанхайском банке”, – сообщил он ей, и эти слова служат единственным указанием, что, возможно, этот преданный слуга революции, как и Клаузены, готовил в китайском банке собственный “золотой парашют”. Он предложил Ханако уехать одной, а он бы присоединился к ней немного позже. “Моя работа здесь скоро закончится, – говорил он, по словам Ханако. – Тогда я приеду к тебе в Шанхай, и мы будем жить там вместе”^[53].

Серьезную прореху в плане начальника обнаружил Клаузен. Они втроем встретились в ресторане “Ломейер”, чтобы продумать план эвакуации Ханако из Японии. Мужчины преимущественно говорили по-немецки, и подробностей Ханако не улавливала. Однако было ясно, что, как подчеркнул Макс, Ханако не сможет никуда уехать без паспорта. А в существующих обстоятельствах полиция вряд ли ей его выдаст. Настроение за ужином было испорчено.

“Я очень подавлен, – сказал Зорге Ханако по-японски. – Сегодня я не пойду на работу. Сегодня я напьюсь, – заявил он. – И вы тоже пейте”^[54], – приказал он своим спутникам.

Вернувшись с Ханако домой, Зорге поставил свою любимую популярную немецкую классику, Бетховена и Моцарта. Напившись и жалея себя, он размышлял над будущим: “Я не знаю, что делать… Когда Зорге не станет, ты будешь думать: «Зорге – великий человек!»… Ты бы хотела умереть с Зорге?” Ханако ответила, что боится смерти. “Ну, смерти все боятся”, – ответил он, засыпая; этот бессвязный поток его сознания остался запечатлен в мемуарах Ханако. “Зорге – сильный, – продолжал он. – Я тебя не забуду, но сейчас я могу обойтись без тебя… Я напишу много хороших книг. Ты потом узнаешь… Зорге – великий человек!.. Я скоро умру… Что-то мне сегодня совсем плохо”^[55].

В качестве прощального подарка своей самой постоянной – и самой многострадальной, как сказали бы многие, – любовнице Зорге хотел уладить ее проблемы с полицией. Прошла примерно неделя после ее второго допроса, когда Зорге пригласил Ханако в роскошный ресторан в Нихонбаси. По этому случаю она надела шелковое кимоно. К ее удивлению, ужинали они не наедине. К ним присоединился элегантно одетый переводчик посольства Германии, господин Цунадзима, а потом и офицер Аояма со своим начальником. “Мияке-сан, кимоно вам очень к лицу, – подчеркнул старший полицейский. – Аояма только и говорит, что о «Мияке-сан, Мияке-сан»”.

Сам Аояма сбрил усы. “Я избавился от них после удара господина Зорге, чтобы стать новым человеком”, – объяснил он с улыбкой. Зорге, пустив в ход все свое обаяние, начал уговаривать полицейских забыть о составленном на Ханако досье. Формальный ужин – а возможно, еще какой-то убедительный прием, о котором Ханако не знала, – сделал свое дело. Через несколько дней шеф полиции появился на улице Нагасаки и сжег дело Ханако в одной из металлических курильниц для благовоний в доме Зорге^[56].