Безымянные боги
Шрифт:
— Завет, — веско произнёс старый волхв. — Последний богатырь-горыня взял с нас, волхвов, клятву, что после его смерти мы вновь соберём воинство из асилков и волотов, защитим землю, ради которой, он с братьями не пожалел жизни.
Если до этого старого волхва слушали с вниманием, то последние слова вызвали откровенные смешки.
— А почему волотов? — крикнул молодой волхв Красибор, — Давайте мирового змея притащим да всю светлую землю им и окружим? Чего проще?!
Чародеи поддержали
—Цыц! — рявкнул Ворон и пристукнул посохом, от чего каменный пол дрогнул и по нему зазмеилась трещина. — Ты, Красибор, забыл с кем говоришь? Сидишь там посреди светлых земель, у государя под боком девок портишь, золото копишь! Ты как смеешь рот свой раскрывать? Жизни меня хочешь поучить? А может быть, хочешь сразить старика?! Так, я от тебя не бегаю. Вызывай меня на бой!
Смех мгновенно стих, а молодой волхв стал бледным будто полотно. Конечно, Ворон давно разменял уже четвёртую сотню лет, но, судя по всему, хватки не потерял до сих пор, ни в чародействе, ни в ратном мастерстве. Даже если удастся победить его, вряд ли сам останешься целым-невредимым, старик сейчас больше напоминает не чёрную птицу, в честь которой назван, а медведя-шатуна — седой, чуть сгорбленный, мощный как дуб, с непроницаемым лицом и взглядом, полным ярости.
— Я-я-а-а, — протянул Красибор, которому действительно стало страшно терять всё, что старик перечислил. Он вдруг понял, что вся эта старость и немочь висят на Вороне будто шкура, наброшенная на охотника, чтобы зверь не почуял раньше времени. А что скрывается под этой шкурой, знает только сам чародей.
— Что же ты? — подбодрил старик. — Или мне тебя вызвать?
— Не нужно, Ворон, — Уйка виновато понурил голову. — Ты повинился перед нами, и я перед тобой повинюсь. Не хотел я обидеть ни тебя, ни предков-чуров, ни богов светлых. Нет у меня повода хотеть битвы. Прости и ты меня.
— Пусть так и будет, — кивнул Ворон.
— Что ты про клятву говорил? — спросил волхв, имени которого Ворон не знал, судя по выговору откуда-то с западных рубежей.
— Нарушили мы клятву, — вздохнул старик. — Как засияли над рубежами самосветные камни, так и позабыли богатырский наказ. Да и где было искать нам великанов? Племя горыней издревле в Окоёмных горах жило и хранило их от зла, а о других, кто слышал?
— Правы вы были, — покачал головой волхв Стоум, который всего на полтораста лет был младше самого Ворона. —Говорят, волотов южные колдуны под корень извели, а асилков загнал в рабство король Гнилых гор, не освободишь их. Негде войско брать, ни вам тогда, ни нам сейчас…
— Мудр ты Стоум, да не всё знаешь, что в мире деется, — покачал головой Ворон. — Я ведь не за тем сюда пришёл, чтобы младших поносить, да палками волшебными сверкать. Знаю то, что другим неведомо, вот и пришёл рассказать.
— Что же ты такое знаешь, старейший? — заломил бровь Стоум.
— А то, что не перевелось ещё великое племя. Всех метка Тьмы коснулась, кого под себя не подмяла,
— Опять тянешь...
— Чудь!
Ворону снова пришлось ждать, пока стихнут крики, когда это произошло, он продолжил:
— Чудь — последнее племя перволюдей, что обитает в мире. Когда с юга поползла зараза, они ушли дальше, на север. Там они живут до сих пор, истребляя ледяных змеев и других гадин, что служат сёстрам Зиме и Погибели.
— Никто их не видел уже много сотен лет, — снова подал голос Мал. — Чудь давно уже осталась только в сказках.
— Для вас, — отрубил Ворон, — но я о клятве не забывал и рассылал людей, в том числе и на север. Десять лет назад один отряд вернулся с вестями… Чудь до сих пор жива, им тяжело в вечных снегах, среди северной нечисти, но они не склонились, до сих пор не присягнули холоду и мраку и до сих пор чтят богов…
— Наших богов?
— Своих, — спокойно ответил Ворон.
— А может быть, ты забыл какие у них боги?
— Я помню это лучше остальных. Когда орда чуди уходила на север, она не разбирала, кто каким богам молится, так что лики их богов я видел воочию, а гнев их до сих пор лежит шрамами на стенах крепости, которую я храню.
— И ты всё равно предлагаешь идти к ним?
— Не просто идти. Мы должны договориться с ними, поставить их на стены, чтобы их топоры и палицы били погань, во имя светлых земель.
— Ты ума лишился, — покачал головой Мал. — Ты хоть понимаешь, что предложил?
—Шанс. А других у нас и нет. Либо союз, либо медленная мучительная смерть, сдавая врагу родную землю, шаг за шагом, до тех пор, пока не останется вокруг ничего кроме Тьмы. Неужели вы этого хотите?
Ответом ему было угрюмое молчание.
— С Государем я это обсудил, и он одобрил всё, что я ему сказал, — тем временем продолжил волхв. — Я никого не принуждаю следовать за собой, знаю, что нет в нас единства, покуда враг не стоит у ворот. Потому буду действовать сам, а кто хочет, может идти или не идти.
Сказав это, он развернулся и пошёл прочь из зала совета чародеев. Твёрд, не проронивший за всё время ни слова, двинулся за ним следом. Больше не пошёл никто…
Явор знал эту историю потому, что в тот день стоял там с пылающим синим огнём посохом и больше всего боялся того, что прольётся кровь, не чёрная поганая жижа, что бьётся в жилах нечисти, а красная человечья.
Знал он так же, что Ворон и Твёрд ушли на север почти сразу после совета, забрав с собой два десятка бойцов, а вернулся Твёрд лишь с пятью человеками, и старика-волхва среди них не было.
— И что же нам делать с этими… детьми? — скрывая раздражение, поинтересовался Явор.