Беззаветные охотники

Greko

Через полтора года отстроившийся аул сожгут мюриды Шамиля.

Коста. Метехский замок-тюрьма, октябрь 1838 года.

Утро красило красным цветом стены древнего замка, превращенного в тюрьму по приказу Ермолова. Я проснулся на голой шконке. Потянулся. Зевнул от души. Настроение отличное! Депрессии — как ни бывало! И казематом меня не напугаешь! Сиживал, знаю! В каменном мешке анапских казематов было пострашнее. А тут — курорт в сравнении с подземельем.

Солнышко в окошко светит. Камера тесная — то не беда. Чувствовал себя как на экскурсии в будущее. Быть может, именно в этом узком пенале через 70 лет сидельцем станет главный экспроприатор Российской Империи, революционер Камо?[2]

Посетил парашу. Как опытный арестант, быстро размялся. Не успел я помечтать об утренней баланде на завтрак или, на худой конец, о кружке воды, тихо лязгнули засовы. Дверь беззвучно отворилась на смазанных петлях. В камеру вошел свежий и благоухающий кёльнской водой Александр Андреевич Катенин.

Мужчина хоть куда! Пышноусый, волнистая челочка, щегольской свитский мундир с вензелями императора на эполетах и с серебряным аксельбантом[3]. Истинный баловень судьбы. Похлеще растоптанного им Дадиани. Скромного майора на Калишских маневрах заметил царь. Стал постоянным партнером Николая в карты и его порученцем — одним из многих, стоит признать. На Кавказ приехал уже полковником.

У императора под рукой было больше сотни доверенных лиц из числа свиты. Многие выполняли ответственнейшие поручения. Как мне рассказали моряки, славный командир «Меркурия» Казарский, став флигель-адъютантом, громил флотскую мафию в Николаеве и Одессе накануне снятия Грейга и назначения Лазарева и умер при загадочных обстоятельствах в возрасте всего 36 лет. А Катенину выпало расчищать Авгиевы конюшни барона Розена на Кавказе. Насколько я мог судить, выходило у него неважно. Не в том смысле, что не было, за что зацепиться. А в том, что не дело воюющую армию дергать и пугать показательными арестами. Сводить личные счеты — и подавно!

— Поручик Варваци! — с порога начал Катенин. — По приказу Его Императорского Величества мне было поручено Вас арестовать и содержать под стражей… один день. Да послужит сие арестование вразумлению неразумного чада — так повелел Государь! — я похлопал глазами в легкой прострации. — Как видите, приказ я исполнил в точности! Вчера вы были доставлены в Мехетский замок, сегодня — прямо сейчас — будете освобождены! О том, что я вас доставил вечером, а выпустил утром, мы никому не скажем. Правда?

Полковник хитро мне подмигнул. Есть в нем некое очарование — это у него не отнимешь. Умел, собака, изобразить приятного господина во всех отношения. Талант! Полезное при дворе умение, помимо ловкости, с коей проигрывал императору за ломберным столом.

Я, тем не менее, хмуро кивнул. Все понятно: пришла пора Косте Оливийскому собирать пинки за превышение полномочий в Стамбуле.

Последовавшие далее слова Катенина подтвердили мои ожидания.

— За чересчур вольную трактовку императорского соизволения «действовать моей волей», —

стал зачитывать по бумажке флигель-адъютант, — повелеваю означенного поручика Варваци понизить в звании на два чина и впредь именовать прапорщиком!

Вот это поворот! Царь дал — царь забрал! За Торнау двинул меня на два чина. За Сефер-бея — откатил! Вот такие «Ширли-мырли»! Зачем только в Петербурге мундир новый строил?

— Ну, ну! Не хмурься, добрый молодец! — Катенин, похоже, веселился. — На словах велено мне передать следующее. «Обо мне в человеческой вселенной, в коей я наместник Божий, идет молва, как о последнем рыцаре Европы. Из груди моей проистекают лучи, озаряющие просторы вверенной моему попечению страны и сердца моих подданных. И должно им — облеченным моей волей, тем паче — следовать доброй нравственности, а не уподобляться зверям безжалостным».

«Боже, что за ахинею несет Катенин, цитируя императора?!» — не мог я не поразиться.

— Что же ты, Константин Спиридонович, сотворил такого? — переходя на «ты», не смог удержать любопытства флигель-адъютант.

— Пристрелил в Царьграде, как собаку, злейшего врага России на Кавказе, — ответил я на автомате и тут же прикусил язык.

Катенин мгновенно понял мою реакцию и изобразил, что он зашивает себе рот.

— Далеко пойдешь! — с восторгом выдал он.

«Ага! Если жандармы не остановят», — хмыкнул я про себя.

— Ходили слухи, что тебя могли двинуть во флигель-адъютанты!

«Только этого мне не хватало. Поодаль императора-солнце с его „лучами из груди“ сгоришь, не успев оглянуться!»

— Думаешь — все?! — накалил атмосферу Катенин.

— Ордена отберут? — с тоской вопросил я.

— С такими-то покровителями?! Да будет тебе известно, что за тебя хлопотали все кому не лень. И из корпуса, и из штаб-квартиры Лазарева! Адмирал просил императора наградить тебя по-царски!

— Ага, наградили…

— Отставить! Я, чтоб ты знал, тебя неделю мариновал и под арест не забирал, хотя мог, ибо ждал последних указаний из Петербурга. И вчера их получил. Прапорщик! Смирно!

Я вытянулся в струнку.

— Видок у тебя, конечно, неподобающий. Для разжалования — в самый раз! А для повышения…

Я недоуменно вылупился на наслаждающегося моментом Катенина.

— За проявленную отвагу и неоценимую помощь Черноморскому флоту Государь соизволил повысить прапорщика Варваци в поручики, минуя чин подпоручика!

Вот это номер! Снова катнули! Пригодится мундирчик!

— Вышло, конечно, не ахти! Государь мне написал, что понимает некую двусмысленность этой чехарды с чинами. А посему…

Склонность к дешевой театральщине флигель-адъютанта уже раздражала.

— Велено мне передать, что Государь, помимо повышения в чине, жалует тебя пожизненной арендой жилого дома в Тифлисе, пригодного для проживания с удобствами семейства новоиспеченного поручика! Со списком подходящих зданий можно ознакомиться в Канцелярии Главноуправляющего гражданскими делами на Кавказе.