Беззаветные охотники

Greko

Ого! Не было ни гроша, да вдруг алтын! Домик нам с Тамарой, ох, как пригодится. Не дело моей царице в гостиничных, хоть и своих, номерах проживать.

— Вижу — доволен! — удовлетворенно произнес Катенин. — Но у меня еще не конец. Вот тебе письмо от императора.

Он благоговейно вручил мне конверт, скрепленный печатью с красивым вензелем «Н». Я разорвал. Знаком спросил разрешения присесть, чтобы внимательно ознакомиться. Катенин милостиво разрешил.

Я взгромоздился на шаткий табурет у пристенного столика. Вчитался в красивые завитушки. Через минуту крякнул. Через две тяжело вздохнул. Обрадовался. Огорчился до крайности.

Дочитав и сложив письмо обратно в конверт, спрятал его за обшлаг мундира.

Смысл письма был следующий.

Наследник престола Его Императорское Высочество великий князь Александр Николаевич ныне изволили пребывать в заграничном вояже, дабы завершить образование знакомством с главными дворами Европы. Негласная цель цесаревича состояла в поиске невесты. Заключительной точкой его турне должен был стать Лондон и встреча с правящей юной королевой Викторией, на празднование 20-летия которой он был приглашен. Английская столица кишела враждебными русскому императорскому дому польскими эмигрантами. Николай справедливо опасался покушения, проинформированный русским послом графом Поццо ди Борго. И не нашел лучшей кандидатуры, чем моя, чтобы обеспечить будущему Императору безопасное пребывание на берегах Темзы.

«С твоей кровожадностью за сына буду спокоен. Дозволяю все! Но смотри мне, не устрой России войну с англичанкой!» — изволил пошутить царь-батюшка. Или не пошутил. Вот так!

Моей легендой станет визит русской делегации в Лондон для выработки предварительных условий морской конвенции о Проливах и соглашения о совместных действиях против египетского паши Мухаммеда-Али. Делегация отбывала в марте из Крыма на русском фрегате, чтобы к ней могли присоединиться сотрудники из русского посольства в Константинополе. Меня к ней прикрепили как переводчика. Понятно, все переговоры будут идти на французском. Но дипломаты — тоже люди. Им и в город захочется выйти. А в лондонских пабах и магазинах не факт, что встретятся знатоки галльского. Легенда — не подкопаешься!

Явно не обошлось без Фонтона! Спасибо тебе, Феликс Петрович! Теперь главное — перехватить письмо, которое я нацарапал второпях перед арестом. В нем отныне нет нужды. Мои планы отправиться в Лондон неожиданно получили более чем твердое основание!

— На словах тебе велено сообщить следующее волеизъявление: выехать в Лондон вместе с супругой через Севастополь. Дворянке Варваци принимать участие в королевских раутах в национальном костюме, дабы подчеркнуть крепость уз, связывающих Россию с туземным кавказским элементом. С той же целью поручику Варваци следует находиться в мундире горского полуэскадрона императорского конвоя!

Я застонал! Вот и настигло меня божье наказание. Нечего было над Хан-Гиреем хихикать!

— И сагайдак?! — возопил я.

— Лук, наверное, будет лишним в великосветских салонах, — успокоил меня Катенин. И тут же добил. — Советую изучить танцы, принятые при дворе Его Императорского Высочества. Прежде всего, кадриль, вальс, а нужно знать также галоп, «снежную бурю», попурри и гросфатер. Среди столичных офицеров в Тифлисе найдите знатока. Приобретите перчатки и башмаки. На балах никаких сапог.

И снова настигла меня Божья кара! Не фиг было изображать из себя танцора диско!

Но как же достала эта ухмылочка флигель-адъютанта. Ну, ничего. Сейчас я ее сотру!

— Ваш брат, кажется, служил со мной в одном полку? Я его не застал. Как

его дела?

Катенин тут же напрягся. Вгляделся в меня пристально: знаю или нет о бесчестии? Я был сама безмятежность.

— Павел мне не брат, а кузен, — ответил Александр Андреевич, демонстрируя олимпийское спокойствие. — Он нынче в Кизляре комендантствует. Я рассчитываю его посетить, прежде чем отправляться в войска. Хочу присоединиться к отряду генерала Граббе. Задуман большой поход на Шамиля! Будем травить зверя в его гнезде. В Ахульго! Я не я буду, если не выхлопочу себе награду.

«Ну как же без 'фазанов» в кавказской экспедиции?! — так и тянуло меня спросить. Вместо этого я огорошил флигель-адъютанта вопросом:

— Ваше Высокоблагородие! Полуимпериал не займете?!

[1] Я вижу, вижу: у вас новая лошадь, обладающая столь же прекрасными качествами, что и вы (фр.).

[2] Камо в советское время выставляли самым удачным экспроприатором среди революционеров. Чепуха! Самое громкое дело вышло у террористов в Москве в 1906 г. В Московском купеческом обществе взаимного кредита эсеры-максималисты взяли баснословные 875 тысяч рублей.

[3] Флигель-адъютанты, состоявшие в полках и выше, как кн. Л. А. Дадиани, носили золотой аксельбант. Те, кто при свите царя — серебряный. Того же цвета и эполеты.

Глава 2

Вася. Крепость Грозная — станица Червленая, конец осени 1838 года.

Вася в обеих своих ипостасях — и как Василий Милов, бравый вояка-контрактник из XXI века, и как Василий Девяткин, унтер-офицер Российской армии из века XIX — никак не мог прийти в себя после нашествия на аул. Именно «нашествием» он называл про себя с виду блестяще удавшуюся военную операцию русского войска под водительством не очень далекого генерала Крюкова и отвратительного полковника Пулло. Военная операция против мирного аула!

Вася был прекрасным солдатом. В том смысле, что, дав раз военную присягу, четко и последовательно ей следовал. А, значит, выполнял приказы, защищая Отечество. И сейчас несколько раз пытался убедить себя, что нет поводов для самоедства. Он по-прежнему честно исполнял свой долг. Выполнял приказы вышестоящего начальства. И с него — взятки гладки. Но эта мысль совсем не успокаивала, не вносила в жизнь покой. Наоборот. Вася еще больше распалялся, понимая, что ищет себе оправдания, как распоследний трус.

Он, не страшась, не прячась за спинами друзей, не кланяясь пулям, воевал с врагом. С врагом! И никогда не представлял себя тем, кто поднимет руку на мирного жителя. На безоружных стариков, женщин, детей. Каким бы циничным он не был, но урюпинское детство, не испорченное паршивыми либеральными поветриями, ставившими под сомнение величие страны и её историю, все-таки выстроило в нём крепкую несущую стену. И эта стена строго удерживала его в рамках, позволяя четко определять для себя «что такое хорошо, и что такое плохо»! И история с аулом Миатлы при всех возможных доводах и оправданиях, никоим образом и никак не хотела втискиваться в эту границу между хорошо и плохо. Оставалась на темной территории ужасного, поднимая в Васе волну ненависти и стыда к себе, к своим соратникам и командирам, втянувшим его в эту грязную историю. И жалости. И к себе, и к пострадавшим однополчанам, а, более всего, к несчастным жителям аула.