Беззаветные охотники
Шрифт:
…Унтер-офицер Девяткин весь день пролежал на гребне, за которым стояли в резерве куринцы. Их так и не двинули в бой. Возбужденный, задыхающийся от ярости Вася мог в деталях наблюдать за бойней, бессильно сжимая кулаки. Никогда прежде он не видел подобного. Река крови в ущелье, ручьи крови, стекавшие с утесов… Бессмысленная гибель людей, похожая на расстрел. Паралич командования. Радостные крики побеждавших горцев. Поток раненых в лагерь. Тех, кого вынесли, а не бросили на растерзание мюридам. Страшная участь ждала оставшихся.
Что за дьявольское представление устроил
Милов горел как в лихорадке. Страшное нервное напряжение неожиданно открыло ему еще одно воспоминание. Нет, он не вспомнил, как его выбросило в это время из будущего. Просто вспомнилось продолжение разговора с Искандером. Буквально пара отрывков.
… — Чьей крови? — задал он спьяну вопрос по инерции, услышав «Если бы ты знал, Вася, сколько крови здесь было пролито!»
— Моих предков и твоих, Вася. Мы же были врагами.
— В голове не укладывается! — спросил он тогда, приходя в себя. — Как так? Мы сейчас с тобой…
— Да! Не укладывается! Не щадя, убивали друг друга. Дед мне рассказывал. А ему — его дед. И оба, знаешь, ненавидели русских. Никак не могли позабыть. И я их понимаю. Не одобрял никогда эту ненависть, но понимал. Нас завоевывали, подчиняли. Мы защищались. Но и сами много зла творили. И вы, и мы считали себя правыми. Поэтому и убивали.
— А договориться никак нельзя было?
— Наверное, можно, — пожал плечами Искандер. — Не знаю. Или людей таких умных не нашлось, чтобы перестать убивать и начать говорить. Либо время такое было, когда больше любили убивать, чем говорить. Не знаю.
— Если бы мы с тобой там оказались, мы бы смогли, Искандер! — сказал тогда Вася, войдя в раж.
— Нет, мой друг! Думаю, мы бы постарались убить друг друга! — грустно усмехнулся Искандер.
— Я бы никогда…!
— Вася! — прервал его Искандер. — Мы бы там не были друзьями! Мы бы были врагами! Пойми!
Вася замолчал. Почти протрезвел окончательно, испытав настоящий ужас от справедливых слов друга. Представил невозможную картину, как он убивает Искандера. Потом еще одну картину, как уже Искандер убивает его.
— Не дай Бог! — прошептал Вася.
— Да, ты прав. Ладно, давай спать! Спокойной ночи, друг!
— Спокойной ночи!
Искандер зашел в свой номер. Дальше Вася ничего вспомнить не мог.
«Наверное, я не удержался. Выбежал на улицу, чтобы походить по этой земле, пропитанной кровью. Может, споткнулся и кубарем вниз, через ворота в прошлое. А, может, Господь, услышав меня, послал сюда, чтобы я попытался все это остановить. Или, зная, что остановить никак не смогу, просто убедился, какое зло здесь творилось!»
Коста. Лондон, 29 мая 1839 года.
Прощальная аудиенция у королевы Виктории прошла ночью, в двадцать минут третьего, после очередного королевского бала, на котором не было ни прежнего веселья, ни танца Ее Величества с Его Высочеством. Несчастные влюбленные тщательно следовали этикету, и только. Я ждал в комнате сопровождающих лиц, держа на руках щенка. Пару раз он
В начале третьего ночи бал завершился. Королева тепло попрощалась с членами русской делегации. Гости разошлись. Лакей проводил нас в приемную у королевских покоев. Нас ожидал лорд Палмерстон, создатель империи, в которой никогда не заходит солнце. Его густо заросшее бакенбардами лицо с вечной брезгливой гримасой придавало ему облик недовольной подачкой обезьяны. Очень опасного примата! Способного сожрать весь мир, не подавившись.
Он сухо кивнул нам и пригласил Александра в синюю гостиную в покоях королевы. Я передал Цесаревичу щенка.
Очень быстро английский министр иностранных дел вернулся один. Потекли минуты ожидания. Палмерстон разглядывал меня, не отводя тяжелого взгляда. Как бабочку под стеклом. Занятную, но бесполезную. Его раздражал мой пострадавший мундир? Или его поставили в известность, что я тот человек, который три года назад отправил ему предостерегающее письмо? Толку из этого вышло немного. Хотя кто его знает? В кризисе шхуны «Виксен» он не поддержал урквартистов.
Все молчали. Громко тикали большие напольные часы. Наконец, Цесаревич вышел. Он с трудом сохранял самообладание. Руки его дрожали.
В экипаже он дал волю слезам. Припав к груди Юрьевича, Александр шептал:
— Это был самый счастливый и самый грустный момент моей жизни. Я никогда не забуду Викторию. Я сказал ей, что мне не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. На прощание я прижался к ее щеке и поцеловал ее с тем сердечным чувством, которое испытывал.
Бедный юноша окончательно разрыдался.
«Хотел бы я посмотреть на эту сцену, как изогнулось Его Высочество, чтобы с высоты своего роста прижаться к щечке Ее Величества, крохотуле Виктории! Но его жаль, очень жаль! Все, как в песне. Все могут короли, но жениться по любви — увы и ах…»
— Завтра мы уезжаем. Будем собирать вещи и успокаивать Цесаревича. Так что сегодня вы нам не понадобитесь. Выездов в город не предвидится, — поставил меня утром в известность Юрьевич. — Кстати, вас ждет наш посол. Он настоятельно потребовал, чтобы вы явились в посольство до нашего отъезда.
Делать нечего, пришлось подчиниться. Отправился в полдень на встречу с Поццо ди Борго. Ничего хорошего от старичка я не ожидал. Но и ругать меня, вроде, не за что…
Как я ошибался! Граф, не удостоив меня приветствием, надменно отчеканил:
— Исполняя личное поручение Его Величества Императора Николая, передаю глубочайшее государево недовольство вашим поведением в Лондоне! Вам было поручено охранять персону наследника, а не заниматься закулисным сводничеством, вредящим интересам Империи Российской. Вот слова, которые велено мне передать: «Вновь ты преступил границы дозволенного. Повелеваю: по отбытию Престолонаследника из английской столицы поручику Варваци надлежит немедленно покинуть Лондон и отправиться без промедлений и задержек на Кавказ, дабы присоединиться к действующей армии, к Чеченскому отряду. Все необходимые распоряжения будут сделаны военным министром Чернышевым, о чем он уведомлен».