Беззаветные охотники
Шрифт:
[7] Справедливости ради заметим, что в начале 40-х Россия предприняла ряд шагов, чтобы снять напряженность в англо-русских отношениях, пойдя на серьезные уступки. Например, отказалась от эксклюзивного режима Проливов.
Глава 19
Вася. Ахульго, 16 июля 1839 года.
В девять утра заговорили все тридцать пушек и мортирок Чеченского отряда, собранных и доставленных с великим трудом. Оба аула — и старый, и новый — скрылись в пыли от разрывов. Войска начали выдвигаться на свои позиции. Три офицера Генерального штаба, прикреплённые к штурмовым колоннам, лишь крутили удивленно головами.
— Едва успел наскоро составить диспозицию и разослать ее
— Это все хитрый грек Пулло! Он морочит голову генералу. Тот, не вникая особо в детали, перепоручает всю работу своему штабу, то есть нам. Но мы не боги и видим, что царит разброд и шатания. Кто в лес, кто по дрова! Я вам больше скажу, — доверительно зашептал штабс-капитан Мориц Шульц, недавний выпускник Академии Генерального штаба, родом из ревельских немцев. — Пообщался я с теми, кто помнит походы Вельяминова. Никогда генерал не назначал штурма в самую жару. Ему говорят: «Пора!» А он в ответ: «Нет, пускай солдаты воды пока попьют». Сидел и ждал подходящего момента. И побеждал!
— Время, господа! Пора расходиться по своим колоннам!
— Не поминайте лихом! Я с графцами иду в главной, — махнул рукой с какой-то отчаянно-обреченной храбростью 33-хлетний Шульц.
Штаб-офицер захромал в сторону места сосредоточения графцев. Он получил еще в июне открытую рану ноги. Потом свалился с кручи во время очередного боя. Нога до конца не зажила.
— Наш воинственный истый немецкий бурш отправился на поиски новых опасных подвигов! — с любовью молвил Милютин в спину удалявшегося товарища по Академии.
Все три батальона Ширванского полка собирались в складке перед гребнем, отделявшим их от Нового Ахульго. Их прямо с работ отправили на позиции. Пока добрались, пока нашли, куда выдвигаться, опоздали на несколько часов. Местность была неизвестна. Сопровождающих не выделили. Офицеры нервничали.
Солдаты разобрали сколоченные саперами лестницы. Напряжённо молчали. Чистое исподнее все более пропитывалось потом: солнце жарило все сильнее и сильнее. Но никто не роптал. Лишь крестились и прислушивались к разрывам гранат в ауле, молясь, чтобы артогнем разрушили первые каменные сакли-блиндажи. За ширванцами разместились саперы. Они держали в руках фашины и небольшие туры, которыми надеялись прикрыть солдат от обстрела, если атака захлебнется.
Барон Врангель, высокий красивый статный мужчина с белокурыми усами, ходил между своих людей, поглядывая на часы. Он сменил свой щеголеватый полковничий мундир на солдатский, как и все офицеры. Поприветствовал прибежавшего Шульца.
— Мориц Христианович! Я отправил адъютанта к генералу с просьбой отменить атаку. Выбились из графика совершенно. И не понятно, что нас ждет за первыми саклями. Вы в курсе?
Обычно полковник отличался изысканностью обхождения. Но напряженная минута в ожидании начала атаки и полная неизвестность диспозиции сподвигли его на солдатскую прямоту.
Шульц не обиделся. Ответил соотечественнику честно:
— Не имею малейшего понятия!
Врангель, лифляндский барон, выругался по-немецки, не желая излишне волновать солдат.
Орудия стихли.
— Белый флаг! Сигнал к штурму! — фальцетом закричал прапорщик, назначенный дежурным по полку.
— Баррррабанщики! — решительно откликнулся полковник. — Стучать «Атаку»!
Под грохот туго натянутых телячьих кож роты качнулись вперед. Подсаживая друг друга, солдаты взобрались на гребень. В ту же секунду ближайшие сакли, а также многочисленные норы в отвесных утесах Ахульго, скрытые ложементы и завалы окутались пороховым дымом. Бомбардировка не помогла. Не разрушила бастионы, не поколебала решимости защитников. Они дождались атаки, к которой были готовы. Первую шеренгу ширванцев, как корова языком,
Внизу, вдоль русла Ашильтинки, быстрым маршем двинулась колонна поддержки под командованием майора Тарасевича. Милютин бежал вместе с ней. Достигли входа в ущелье. Вошли в темную теснину. Сверху обрушился камнепад. Отряд, состоящий в основном из апшеронцев, замер, не зная, что делать. Ущелье перегораживали завалы из камней. Из-за этих неизвестных прежде укреплений велся плотный огонь. Никаких тайных троп наверх. Лишь свинцовый дождь и трупы, падавшие в ущелье с перешейка, где кипела яростная схватка. Река моментально покраснела от крови. Солдаты отпрянули к скалам в поисках убежища. Никакая сила на свете не могла сдвинуть с места растерявшихся апшеронцев. Отдельные смельчаки пытались. Выскакивали на открытое пространство и тут же падали, сраженные пулями. Мюриды хорошо подготовились. И все, как на подбор, были отменными стрелками!
У прохода в Новое Ахульго творился ад. Узкая площадка перед двумя саклями и ров были забиты ранеными и убитыми. Карабкаясь через эту наполовину живую, наполовину мертвую гору, со штыками наперевес лезли и лезли свежие роты. С немыслимыми потерями, не имея возможности выстрелить во врага, захватили первые сакли и двинулись дальше.
И тут случилось страшное! Передовые шеренги наткнулись на новый ров, о котором никто не знал. Внутри него скрывались два капонира, из которых ров простреливался в обе стороны. Горцы могли без угрозы для своей жизни уничтожать всех, кто решился спуститься вниз. Три батальона сгрудились в плотную массу, забив каменистую тропу[1]. Многие срывались с кручи и насмерть разбивались о скалы. Саперы не могли протиснуться вперед, чтобы прикрыть солдат от обстрела турами и помочь преодолеть препятствие, забросав его фашинами. Офицеры, зажатые солдатами, бессмысленно надрывали глотки. И гибли вместе со всеми под продольным и перекрёстным огнем тысячи ружей горцев. Промахнуться им было трудно. Адский тир создали русские, выбрав себе роль мишеней. Пал, покатившись под откос, полковник Врангель с простреленной навылет грудью. Шульцу, который во всей этой вакханалии единственный сохранял спокойствие и хладнокровно зарисовывал вражеские окопы, пуля раздробила челюсть и пробила нёбо. Скоро командовать стало некому. Солдаты так и стояли недвижимо, теряя товарищей и не имея возможности отнести в тыл раненых.
Граббе! Этот бездарный Граббе! Никогда в русской армии не было подобного, чтобы командующий отряда бестолково смотрел, как убивают его людей. Вельяминов всегда держал руку на пульсе сражения и в трудную минуту решительно вмешивался в действия командиров. Его распорядительность спасала сотни жизней, и все в Кавказском корпусе знали: «красный генерал» любит и ценит русского солдата. А Граббе? Ни одного внятного распоряжения. Ни одного самого тупого приказа. Тишина! Лишь когда спустилась темнота, разгромленные штурмовые колонны начали отходить по собственной инициативе. Бросая убитых и раненых.
Колонну апшеронцев у входа в ущелье постигла та же участь. Стояли до темна, не шевелясь и прижимаясь к скалам. Никакие приказы, никакие увещевания офицеров не могли их сдвинуть с места. Вдруг раздался чей-то крик:
— Берегись! Горцы бросились в шашки!
Инстинкт самосохранения отключился. Об убежище было напрочь забыто. Панический ужас вдруг обуял солдат. Все бросились стремглав прямо по речному руслу обратно в лагерь, провожаемые залпами горцев. По прохладной горной воде, потеплевшей от крови. Топтали упавших и раненых. Офицеры не могли их остановить. Один схватил барабан и застучал «атаку». Милютин пытался шашкой преградить путь бежавшим. Тщетно! Все думали лишь об одном: спасайся кто может! Спасались так, что во время отступления понесли самые большие потери.