Библиосфера и инфосфера в культурном пространстве России. Профессионально-мировоззренческое пособие
Шрифт:
Достопримечательностью Флоренции своего времени стал Никколо Никколи, истративший свое солидное состояние на книги и предметы искусства, которые ему привозили со всех концов Европы. Всех флорентийских молодых людей, которых он знал, Никколи побуждал к занятиям античной литературой, обеспечивая желающих книгами и учителями. Бескорыстный гуманист завещал 800 ценнейших рукописей для создания общедоступной библиотеки [123] . Библиофилия вошла в моду, итальянские аристократы щеголяли друг перед другом книжными коллекциями.
123
Баткин Л.М. Итальянское Возрождение. Проблемы и люди. – М.: РГГУ, 1995. С. 45.
Существенное значение для коэволюции книжности и гуманизма имело изобретение в середине XV века технологии книгопечатания, которое, по словам современника, представляет собой «искусство искусств, науку наук. Его чрезвычайная продуктивность позволила вызволить из мрака сокровища знаний и мудрости, чтобы обогатить и просветить мир» [124] . Началось триумфальное шествие библиосферы, инкунабулы
124
Владимиров Л.И. Всеобщая история книги. – М.: Книга, 1988. С. 97.
История русской интеллигенции неразрывно связана с историей русской книжности; культурное пространство просвещенного русского общества всегда было литературоцентричным, и мистическая очарованность Книгой распространена в русском образованном обществе с давних времен. Об этом свидетельствует опыт реконструкции личных библиотек и круга чтения выдающихся исторических личностей, начиная с мифической библиотеки Ивана Грозного и кончая утраченными библиотеками Ф.М. Достоевского и М.А. Булгакова. Особенно интересны попытки воссоздания типичных древнерусских библиотек и дворянских библиотек XVIII века. Современная проблематика реконструкции библиотечных собраний интеллигентов-книжников обстоятельно и компетентно представлена в статье О.Н. Ильиной [125] . Не будет преувеличением сказать, что домашняя библиотека – непременная и отличительная черта не только выдающихся исторических деятелей, но и типичного русского интеллигента вообще. Еще в самом конце XIX века В. Русаков (С.В. Либрович) в статье «Библиотека в рабочем кабинете интеллигентного человека» писал: «В наши дни трудно найти квартиру интеллигентного человека, в которой не имелось бы более или менее солидной коллекции книг, не имелось бы библиотеки. Отсутствие библиотеки в доме – это как будто явное свидетельство… малокультурное™ лиц, занимающих данную квартиру» [126] .
125
Ильина О.Н. О некоторых подходах к реконструкции личных библиотек // Книжное дело в России в XIX – начале XX века. Сборник науч. трудов / РНБ. Вып. 13. С. 70–94.
126
Цит. по: Берков П.Н. История советского библиофильства (1917 – 1967). – М., 1983. С. 34–35.
Советский период был эпохой расцвета библиосферы и временем распространения массовой коммуникации, когда к прессе добавилось кино, а затем радиовещание и телевидение. Магия книги использовалась советской властью в полной мере и весьма успешно. Кризис библиосферы, о котором подробно говорилось во Вступлении, был воспринят обществом как информационно-коммуникационный переворот, свидетельствующий об освобождении от магических чар книжной культуры и книжной коммуникации. Традиционная библиологическая дискуссия с вопроса «Что есть Книга?» сместилась на вопрос «Зачем человеку Книга?» Этот вопрос особенно актуализировался в связи с формированием компьютерной инфосферы. Ведущий библиографовед М.Г. Вохрышева озабоченно отмечала, что «триумфальное шествие новых информационных технологий вызывает растерянность и ощущение собственной ненужности». Далее она разумно предлагала: «Необходимо найти целесообразный модус культурологической ориентации в пространстве внедрения новых информационных технологий. В конечном счете, компьютер – лишь средство, которое должно быть адекватным благородным образовательным задачам библиографии» [127] .
127
Вохрышева М.Г. Библиографоведение на границе веков (Методологические заметки) // Библиография. – 1999. – № 6. С. 13.
Что мы можем противопоставить пессимистическим прогнозам, предрекающим смертный приговор Книге? Не поддаваясь панике и провокациям, обратим внимание на магию книги, которая кажется особенно сильным, хотя и эзотерическим, аргументом в пользу неискоренимой вековечное™ книжности в человеческом бытии. «Книга – это волшебница» – утверждал революционер-народник Н.А. Морозов (1854–1946), которому книги скрасили 25-летнее заключение в Шлиссельбургской крепости [128] . Не зря здравомыслящий книговед И.Е. Баренбаум (1921–2006) призывал не игнорировать «традиционный взгляд на книгу как на “чудо из чудес”, выдающийся феномен культуры» [129] . Еще в 1930 году классик литературы XX века Герман Гессе (1877–1962) написал эссе «Магия книги», где сказано: «Давайте не скорбеть чрезмерно о том, что из понятия “книга” выхолощено почти все его былое величие. Но все же нам вовсе не следует опасаться будущего искоренения книги. Ибо и до инфантильнейших, опьяненных прогрессом людей вскоре дойдет, что функции письма и книги непреходящи. Станет очевидным, что выражение в слове и передача этого выражения посредством письма не только важнейшие вспомогательные, но и единственные средства вообще, благодаря которым человечество имеет историю и непрерывное сознание самого себя» [130] .
128
Цит. по: Лихтенштейн Е.С. Слово о книге. Афоризмы. Изречения. Литературные цитаты. – М., 1969. С. 29.
129
Баренбаум И.Е. Книговедение и электронная книга //
130
Гессе Г. Магия книги: Сборник эссе, очерков, фельетонов, рассказов и писем о книгах, чтении, писательском труде, библиофильстве, книгоиздании и книготорговле. – М.: Книга, 1990. С. 134.
Наконец, процитируем откровение Е.Б. Виноградовой, сотрудника библиотеки истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева», которая объявила книговедение и библиотековедение «магическими науками», поскольку они «негласно эксплуатируют категорию чуда» – «великое могущество знака и книги» [131] . «В силу магии книги, – делает вывод автор, – не имеют успеха попытки объединить наши науки “под сенью” документологии или какой-то иной дисциплины и так трудно ответить на вопрос: что же такое библиотечное дело, проза жизни или поэзия? Потому что это и не проза, и не поэзия, а настоящее волшебство, привлекающее в профессию» (с. 19). Магия книги хорошо знакома библиофилам и библиоманам (умолчим о библиотафах); библиотерапия, как показали исследования Ю.П. Дрешер, является могучим средством современной медицины, а наши президенты во время инаугурации почему-то кладут руку на том Конституции.
131
Виноградова Е.Б. Не проза и не поэзия, а волшебство… Этимологическое путешествие // Библиотечное дело. – 2010. № 10. С. 19.
«Магия книги» – это метафора, и метафора многозначная. Глубинный её смысл состоит в утверждении нерушимой и вековечной взаимосвязи книжности и человечности. Кажется, что именно эту взаимосвязь имел в виду директор Библиотеки Российской Академии наук В.П. Леонов в своем размышлении о Книге как космическом субъекте [132] . Исходя из тезиса, что человек не случайно возник во Вселенной и не случайно появилась его постоянная спутница – книга, Леонов делает вывод, что «человек и книга представляют собой космические субъекты» и «если книга – космический субъект, значит, она бессмертна». Ссылаясь на В.И. Вернадского, Тейяра де Шардена, Н.Н. Моисеева, наконец, Н.Ф. Федорова, Валерий Павлович утверждает, что человек – необходимое звено в космических процессах, происходящих во Вселенной. Миссия человечества состоит в том, чтобы осуществить «прогрессирующую победу духа над материей», а миссия книги – «влияние на сознание человека, развитие его мышления» путем приобщения к «миру объективного знания». Человечество не сможет выполнить свою космическую миссию без опоры на объективированное знание, поэтому, по убеждению В.П. Леонова, «разгадку происхождения книги нужно искать в генетическом коде человека», который есть следствие и результат многовековой эволюции живой материи, поступательного движения от видов биологических до социальных. Заканчивает автор призывом к формированию «нового типа книжника, книговеда, который по своим воззрениям, по эстетическим научным критериям будет похож на ученого-теоретика». Увлекательная перспектива и для русского космизма, и для академической генетики, и для философии книги!
132
Леонов В.П. Книга как космический субъект // Библиотековедение. – 2006. № 6. С. 18–21.
Если же, оставив в стороне метафоры, вернуться к вопросу о судьбе Книги, то весьма убедительно выглядит экспертное сопоставление преимуществ и недостатков полиграфической и электронной книги, осуществленное О.В. Барышевой и Р.С. Гиляревским [133] . Авторы пришли к выводам: «При непредвзятом рассмотрении доводов “за” и “против” электронной книги первые, несомненно, перевешивают своей значимостью и перспективностью. Многие виды электронных книг (словари, справочники, энциклопедии, учебные пособия), а также журналы уже потеснили своих печатных собратьев, и будут теснить их с возрастающей скоростью. В области интеллектуальных коммуникаций действует своеобразный закон сохранения форм (в отличие от техники, например). Поэтому электронная книга никогда полностью не заменит печатную, но отберет у нее много функций»(с. 63). Мы добавим, что судьба Книги в конечном счете зависит от библиотечной интеллигенции, которая является главной движущей силой в эволюции отечественной библиосферы. Можно представить библиотеку без книжных фондов и без читальных залов, но «библиотеку без библиотекаря» вообразить нельзя.
133
Барышева О.В., Гиляревский Р.С. Книга в паутине. – М.: НТИ-КОМПАКТ, 2003. С. 35–63.
2.3. Библиотечная интеллигенция
Когда заходит речь о библиотечной интеллигенции, чаще всего подразумеваются профессиональные библиотечные работники. Считается, что библиотечного интеллигента можно обнаружить только в библиотечных стенах, а вне библиотечных профессионалов библиотечная интеллигенция не существует. Выходит, для того, чтобы стать библиотечным интеллигентом, нужно приобрести определенную квалификацию – например, закончить библиотечный факультет или колледж, и умело выполнять свои производственные функции. Желательно владеть иностранными языками, быть начитанным, обладать художественным вкусом. И все. Никакого особого этического самоопределения не предполагается. Это упрощенно-обыденное понимание библиотечной интеллигентности нуждается в уточнении.
Как показывают наши формулы, интеллигентность, как и интеллектуальность, – понятия не профессиологические, а социально-этические. Интеллигенция – социальная группа, объединяющая людей по интеллектно-этическому, а не профессиональному признаку. Если наложить профессиональные ограничения (библиотечный интеллигент – обязательно профессиональный библиотекарь или библиограф), то вне рядов библиотечной интеллигенции окажутся преподаватели библиотечной школы, ученые библиотековеды, сотрудники библиотечной прессы и, конечно, учредители библиотек, государственные администраторы, по долгу службы управляющие библиотечной системой (от министра культуры до инспектора по делам библиотек), не говоря уже об индивидуальных почитателях Книги – библиофилах и библиоманах. Получается нелепость: те, кто обучает библиотечной интеллигентности, кто изучает библиотечную интеллигенцию, кто направляет её практическую деятельность, сами библиотечными интеллигентами не являются. Значит, простейшее и, казалось бы, самоочевидное решение – считать библиотечную интеллигенцию творческой элитой в трудовых библиотечных коллективах, нуждается в коррективах: следует считать библиотечной интеллигенцией всех интеллигентов, профессионально или непрофессионально связанных с библиотечным институтом.