Библиотекарь
Шрифт:
— В смысле?
— Подделка. Я там ржавчину заметило на лезвии, а такой тесак ржаветь не должен.
— Ну, Клинок Света вот поржавел чуть.
— Разные легенды, Тима. Не будь уебком. Куда твой ум делся?
— Витает в чертогах тьмы, — съязвил я, выпуская дымок в воздух. – А настоящий где хранится?
— В столице, в частной коллекции какого-то барона, — ответило зеркало. – Хотя, может и он пиздит. Бароны вообще любят хуями меряться. У кого всяких реликвий больше, того и тапки. И похуй, что туда кот насрал. Это я про китайцев сейчас. Они, блядь, со всего реплики
— Китайцы есть в любом мире, — согласился я.
— В любом. Тут их море. Океан, блядь! Неподъемная толща желтожопой и узкоглазой воды. Не, ты не подумай, я к ним нормально отношусь, но вот от реплик этих столько сказочного люда страдает, ты бы знал.
— Например?
— Хули примеры приводить. Газету любую открой. И дня не проходит, чтобы не появилась статья, как два уебана рубились Экскалибурами на площади возле башни Колдуна.
— Так Экскалибур же один.
— Вот, а я про что? – обрадованно буркнула морда. – Зато каждый долбоеб думает, что их-то меч определенно настоящий.
— Так и мой может быть репликой?
— Не. Твой камень разрубил. Китайский бы обосрался и в пупок превратился, только занеси ты его над камнем. Считай, что повезло тебе, Тимка. Легендарный клинок беречь надо. Такие вещи на дороге не валяются. Хотя, в твоем случае, как раз валяются. Знала бы та смердящая консерва, что ты забрал из оружейной, сразу бы подзалупным творожком бы подавилась.
— Эт точно, — хмыкнул я, в который раз пробегая по ножнам своего меча пальцами, а затем, вспомнив о цели своего путешествия, задал еще один вопрос. – Долго нам еще до столицы топать?
— Не-а. По идее, завтра дойдем, если ты не будешь каждые пятнадцать минут привалы устраивать, и говношар перестанет за мухоморами гоняться, — съязвило зеркало и потрясенно добавило, увидев, как из кустов выкатывается Колобок с дикими глазами, а за ним несутся два коротышки с грозными и острыми палашами. – Приехали, Тимка. Разбойники, ебать их в сраку вентилятором.
— Иудовы ягодицы, — пропыхтел Колобок, на скорости пролетая мимо, но врезавшись в дерево, одиноко стоящее на его пути, умолк, предпочитая буравить небо голубыми глазами.
— Мальчишка, сидеть на шопе ровно унд молчать! Ферштейн? – пробасил один из них, подскочив ко мне и приставив к горлу ржавый палаш.
— Яволь, — процедил я, поднимая подбородок вверх, ибо лезвие уже оцарапало мне кожу. – Ты режичек-то свой убери.
— Саткнись, уплюдок, — выплюнул коротышка, но палаш убрал, врезав вместо этого мне по скуле. – Епать тебя унд фсю твою семью.
— Поразительно, как богат язык дикарей, — мрачно буркнуло зеркало, когда разбойник подошел к пеньку, на котором лежала волшебная вещь.
— Хозяйка порадуется, — осклабился он, вешая зеркало себе на шею. Морда поморщилась, стоило зеркалу коснуться грязной шерстяной груди коротышки.
— Ебать ты вонючий. Сосибизон что ли?
— Чефо?
— Вонючий ты, блядь, как залупа императорских рыцарей, которые рассолом подмываются, — более грубо рявкнула морда, но коротышка многозначительно, хоть и аккуратно постучал палашом по стеклу. – Молчу, характер мягкий.
— Кто
— Семь отморозков мы, — ответил коротышка, приблизив отвратную морду к моему лицу. – Не слышать о нас, мальчишка?
— Не слышать, шайсе.
— Грубить не надо, черношопый писдюк.
— Кто из нас еще пиздюк, — оскорбился я, пытаясь встать, но разбойник неожиданно и очень громко свистнул, а мне пришлось замереть. В земле, рядом с ногой, торчала грубая стрела. Откуда-то сверху тут же раздалось мерзкое хихиканье, которому вторил и первый коротышка.
— Дернись ищо раз унд получишь вилькой в глас, — усмехнулся он, после чего многозначительно добавил. – Или в шопу рас. Выбирай.
— Лучше помолчу, — хмыкнул я и, повинуясь указанию разбойника с мешком, поднялся с земли.
— Пестуй в лес, мальчишка, — фыркнул разбойник, ткнув меня для острастки палашом в спину. – Дернешься – пристрелим.
Стоило только углубиться в лес, как время тут же изменило свой ход. Я понятия не имел день сейчас или уже вечер, ибо деревья не пропускали свет, благодаря чему в чаще царил жутковатый сумрак. Правда, двум разбойникам это не мешало, и они спокойно шли вперед, перепрыгивая через корни, ямы и лужи, в которых плескалась тухлая вода.
Вскоре от недостатка свежего воздуха закружилась голова и если бы не помощь второго коротышки, который шел позади, я бы давно грохнулся и так и не поднялся бы с влажной земли. Разбойник, несмотря на малый рост, был очень сильным, ибо он играючи подхватывал меня одной рукой и легким тычком помогал восстановить равновесие, а затем, прокомментировав мою неловкость, умолкал, изредка продолжая тыкать палашом в спину. Будто ему это нравилось. Хотя, скорее всего, так и было.
Через неизвестное мне количество времени, когда ноги стали не просто ватными, а будто отсутствовали вовсе, лес закончился, и я буквально вывалился на обширный луг, поросший мягкой зеленой травкой. Второй коротышка помог мне подняться и указал волосатой рукой в сторону милого кукольного домика с красной крышей, который подходил этому месту так, как обручальное кольцо грязной проститутке.
Зеркало, по-прежнему висевшее на груди первого бандита, молчало, помня об угрозах и многозначительном постукивании металла по стеклу. Колобок, пришедший в себя и валяющийся в грубом мешке второго разбойника, лишь тяжко вздыхал, когда бандит немилосердно стукал мешком по деревьям. Но мое внимание было приковано к домику, рядом с которым виднелись грядки с растущими на них овощами и несколько небольших фруктовых деревьев. Первый разбойник по-хозяйски подошел к двери домика и, выбив ее пинком, вошел внутрь. Затем вошел я и второй коротышка, который теперь волочил мешок с Колобком по полу и не обращал на стенания круглого уродца никакого внимания. Однако показная крутизна слетела с бандитов в тот же миг, как из глубин темной комнаты раздался женский голос. Жесткий, властный и холодный. Так говорит человек, уверенный в собственной исключительности.