Бич Божий
Шрифт:
Вскоре в Друзион привезли пергамент для магистра Варды Склера. Он сорвал сургуч и прочёл следующий текст:
«Мудрый стратилат! Благодарен тебе за посильное участие в выполнении наших замыслов. Сообщаю, что его величество отдали Богу душу в ночь на 10 января, года 6484 от Сотворения мира. И судьбе угодно, чтобы на престоле оказались законные императоры, сыновья покойного Романа II — Василий и Константин. Коронация будет в эту пятницу. Не пытайся бежать из Друзиона и препятствовать этому: твой сын Роман у меня в руках; при малейшем неосторожном шаге с твоей стороны жизнь
С выражением глубочайшего почтения паракимомен Василий Ноф».
Варда сидел раздавленный, потрясённый коварством евнуха Но потом сказал:
— Ничего, подлец. Мы ещё с тобой посчитаемся. Дай мне только вызволить сына из столицы. И тогда мы узнаем, кто кого!..
Иоаннополь (Преслава), весна 976 года
Калокир собирался покататься на лошади (он любил думать на скаку, овеваемый свежим ветром), как увидел сына Марии — Ивана. Тот служил в охране дворца, прилежно выполняя свои обязанности; год назад сочетался браком, и недавно у него родился ребёнок. Парень выглядел озабоченным.
Поприветствовав Ивана, Калокир спросил:
— Почему в печали? Трудности? Заботы? Говори. Помогу, если в состоянии.
— Мне пришло известие, — грустным голосом произнёс болгарин, — мама заболела. Я хотел бы съездить и проведать её. Мы давно не виделись.
— Ну, конечно, съезди. Денег дать? На, держи браслет. И не возражай. Это премия за работу. В крайнем случае — подаришь Марии. Так, по старой памяти...
Калокир скакал вдоль берега — молчаливый, сосредоточенный. Но забота была не о Марии — эти четыре года сгладили остроту его чувства. Мысли касались главного: должности наместника. Коронованные зимой императоры вправе были сместить его, как назначенного Цимисхием: новая метла мела по-новому. Что тогда? Возвращаться в Константинополь? Или, может быть, в Херсонес к отцу? Впрочем, он надеялся: паракимомен Василий оставался на вершине Олимпа, а его симпатия к Калокиру обещала если не сохранение статуса наместника, то, по крайней мере, не опалу и не изгнание. Быть в немилости не хотелось...
Время шло, и в Преславу прибыл человек из Вуколеона. Он привёз послание их императорских величеств Василия II и Константина VIII. Братья выражали благодарность за примерную службу и надеялись, что и впредь Калокир не покинет пост, данный ему Цимисхием. В той же депеше подтверждались полномочия командира военного округа стратопедарха Петра Фоки и, конечно же, патриарха Дамиана. Радости наместника и его людей не было предела. Он устроил пир, на который пригласил всё столичное боярство, славил императоров и первого министра, под диктовку которого делались все дела...
Но приятные новости зачастую соседствуют с неприятными. Возвратился Иван с сообщением о смерти Марии. Он забрал из Доростола сестёр — семилетнюю Софью и пятнадцатилетнюю Гликерью.
— Ты поселишь их у себя? —
— Да, конечно, а где ещё? У Андрея тесно, да к тому же он холостяк.
— Я могу взять Гликерью и Софью во дворец, — неожиданно заявил ромей. — Старшая пойдёт прислуживать в гинекее, младшая пусть учится у преподавателя моего сына. Всё-таки она — дочь царя Петра. Это надо помнить.
Полный взволнованных чувств Иван принялся благодарить Калокира.
— Пустяки, — отмахнулся тот. — В память о Марии я обязан позаботиться о её детях... Да и ты спас меня от гибели, выведя тогда через подземелье, — я тебе признателен...
— Вы безмерно добры, ваша честь. Но не будет ли против супруга, не устроит ли выволочку всем?
— Кто? Агнесса? Ничего, смирится. Я найду, чем её унять. Приводи сестёр.
Но проблемы с женой сразу же возникли. В первый момент крик стоял ужасный.
А когда ор пошёл на убыль, муж сказал сурово:
— Если ты начнёшь выживать Гликерью и шпынять маленькую Софью, я расторгну наш брак. Так что выбирай. Девочки останутся во дворце при любых обстоятельствах. Речь идёт только о тебе.
Дети Марии мало походили на мать: старший сын Иван повторял отца, был такой же огромный и простодушный; в среднем, Андрее, проступали черты дальних предков, с Волги пришедших, — узкие глаза, смуглое лицо и короткие ноги; у Гликерьи, наоборот, взяло верх славянское начало — тёмно-русые волосы, карие большие глаза; Софья отличалась хрупкостью и маленьким ростом. Дочь царя Петра хлопала ресницами, и казалось, что она каждую минуту готова расплакаться.
Калокир, сопровождаемый челядинкой из гинекея и растерянной Софьей, появился в комнате, где учитель рассказывал Льву о сражении Гектора и Ахилла. Педагог поднялся, мальчик тоже, оба поклонились наместнику.
— Вот привёл к вам новую ученицу, — улыбнулся тот. — Надо передать ей необходимые знания, чтобы сделать дамой высшего круга. И затем выдать замуж за какого-нибудь боярина. В жилах у неё — половина царской крови. Так что постарайтесь. А тебе, сын, велю не обижать Софью, относиться по-братски и помочь освоиться в необычной для неё обстановке. Обещаешь мне?
— Да, отец.
Льву исполнилось девять лет. Он значительно вырос, научился вести себя вежливо, но в душе оставался таким же непоседой и шалуном. Все девчонки казались ему существами низшего порядка, плаксами, занудами и умственно отсталыми. Если б не слова Калокира, мальчик не преминул бы как-нибудь задеть эту замарашку, чтоб она действительно заревела, а не просто пыжилась.
А учитель, приглашённый из Константинополя, тощий и смешной Христофорос, нос которого был таким большим, что, казалось, на него, как на полочку, можно ставить разные предметы, усадил новенькую на стул:
— Не смущайся, милая. Ты по-гречески понимаешь?
Софья моргала молча.
— Лев, спроси у неё по-болгарски, кто-нибудь учил её читать и писать?
Мальчик перевёл.
— Нет, — мотнула головой дочь Марии.
— Ничего себе положеньице! — крякнул Христофорос. — Вот и думай после этого: как вести занятия? На каком языке хотя бы? Ну да что поделаешь — надо просвещать, несмотря на трудности. Ты мне должен подсобить на первых норах, я один не выдюжу.
— Хорошо, учитель.