Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
– А он нет. Он сильный, добрый. Принес огромный букет и сказал: «Это вам. Я растил его и думал о вас…»
Не выдержала она, расплакалась, а Акимов вроде бы уже решился потрепать ее по… ну, хотя бы по руке, но так и не посмел. Сбежал.
Сначала в ноздри ударил едкий, до одури отвратный запах, зато плотная чернота посерела, затем запрыгали перед веками какие-то яркие шары, свет забрезжил. С трудом, но все-таки открылись глаза.
– О, гля, очухался. Слушай, фартовый ты, Колька, – Яшка Анчутка, собственной
– Ну что, как, контуженый? – бросил через плечо Пельмень. Он кипятил на керосинке чайник. – Как сам?
Колька решился и сел. Подташнивало. Ощупал голову, убедился, что ее хотя и тянет мать сыра-земля, уши-глаза на месте. Разве что было такое ощущение, что плотно завернули в толстое одеяло, как будто звуки доходили медленно: сначала губы шевелились у Яшки, потом уже было слышно, как он приговаривает:
– Ну ты врезал, Колька, я уж думал – война опять. Что ж ты сунулся сюда, не знаешь, что мин полно? Это хорошо еще, что под горочку катил, проволоку-то дернул, а рвануло чуть поодаль, сзади.
– Хорошо, что мы дома были, – пробурчал Пельмень, – а то дуба дал бы на морозе – и всего делов.
– А дома – это где? – спросил хрипло Колька. Ворочая глазами – кто бы сказал, что глазницы могут скрипеть, как петли несмазанные? – осмотрелся.
Судя по сумраку, кирпичным стенам и заметной сыринке, ощущаемой в воздухе, находились они в подвале дома. Просторный, добротный подвал, и потолок достаточно высокий. Пол земляной, но чистый, хорошо утоптанный. Хорошая печь-«буржуйка» с трубой, выведенной в продух в стене. Деревянный выскобленный стол, табуретки, топчан добротный, приземистый, на нем скрутка – спальные мешки, похоже. Полки по стенам – консервы, жестянки. В углу понаставлены бидоны, судя по всему, с керосином. Но главное, что удивило: одну стенку занимала книжная полка, плотно уставленная разнообразными томами и томиками.
– Что это у вас тут, зимняя дача? – пошутил Колька, потирая висок. Болела голова.
– Это не у нас, – уточнил Пельмень, наливая ему чаю, – это Минхерца дача.
– А кто такой этот Минхерц?
Яшка открыл было рот, но тотчас закрыл, глянул на Андрюху. А тот как ни в чем не бывало ответил Кольке, что если он много будет знать, то, пожалуй, в следующий раз ему повезет меньше.
– Ну-ну, – протянул Колька, прихлебывая чай, – так вы тут обосновались, стало быть. А по летчицким дачкам зачем елозите, раз так? Мародеры.
– Ага, как же, мы мародеры, – огрызнулся Яшка. – Ты бы лучше сам глянул, чего там только нет. Толкучий рынок, сплошной ломбард, а в матрасах-подушках еще и золотишко попадается…
– Ага. И что, много намыли золотишка-то? – съехидничал Колька.
– А вот представь себе… ну пока нет. А нет, так намоем.
– Ну-ну. А этот Минхерц у вас как Череп, так, что ли? Для него стараетесь?
– Ты, Колька, знаешь, тоже полегче, – подал голос Пельмень. – Ты-то давно весь такой правильный?
– Ну и?
– Ну вот тебе и ну. Мамка
Колька не нашелся, что ответить, лишь сердито допил чай – к слову сказать, крепкий, вкусный, настоящий. И, подумав, протянул кружку. Андрюха, посопев в две дырочки, снова налил.
– Не подфартило нам тогда, на дачах-то. Только пристроились, согрелись – глядь, чешет какой-то, видимо, хозяин приехал. С пушкой. Ну, мы и рванули через окно в лес. Плутали долго.
– Чую – все, хана, ангелы поют на небеси, – вставил Яшка.
– Да помолчи ты, – оборвал его Пельмень, – ангелы. Он завалился в сугроб вот эдак, – он показал что-то совершенно тухлое, даже глаза закатил, – и все, плавни заворачивает. Ну, я его и потащил, и вдруг чую – дымом тянет, теплом. Так здесь и оказались.
– Так и оказались, – повторил Анчутка. – Мы тут не бедуем. Минхерц, конечно, удивился, как это мы проползли – тут кругом чего только не понаставлено. Но, говорит, как снег ляжет, то противопехотных можно и не бояться.
– А растяжки откуда?
– Ну а я знаю? Может, сам и поставил, – мирно ответил Яшка, – нам-то что? Мы за домом глядим. Он редко тут бывает. Только вот продукты привезет или из вещей чего и сваливает. Тепло, светло, мухи не кусают. А как на дело, то мы с ним приходим, с ним и уходим. А уж он-то знает, куда иттить.
– Так-то он ничего мужик, добрый, не жадный, – пояснял Пельмень. – Нервный немного, сначала, конечно, пистолем грозил. Но это и понятно, ввалились к нему в хату среди ночи. Потом выслушал, остыл: живите, мол, но тихо. И чтобы не безобразничать.
– А что за дело? – мимоходом осведомился Колька.
– Да все то же, дачки. Минхерц сам и подсказал: что зря рисковать-то? Пойдем вместе. Найдете что – все ваше, а я свое ищу, вас это не касается. Он завсегда первым заходит и первым же выходит проверять, все ли чисто, а мы, стало быть, сзади, с матрасами, до дороги дотащим – и смотрим, что там.
– Зачем тащить-то, в доме нельзя?
– Минхерц велит, – пожал плечами Анчутка, – а нам что? Так и проще: в доме еще увлечешься ненароком, можно и пропустить, если кто придет, а на улице все сразу видно, слышно.
– Да мы давеча чуть не прокололись, как раз на Нестеровской. Тетка почтовая чуть не заловила, еле свалили.
– Это да-а, – протянул Колька.
Он уже твердо стоял на ногах, глаза видели, уши слышали – стало быть, точно не контузия. Прошелся по комнате, остановился перед книжной полкой: среди томов было множество корешков с надписями на немецком и английском. Взяв одну книжицу, раскрыл ее – и безо всякого удивления увидал сиреневый оттиск: «Библиотека школы № 273».
– А вот насчет тетки разговор как раз, – начал он снова, – вы бы все-таки тикали отсюда, братцы. Потому что последняя дачка, в которую вы влезли, большого человека, Героя Советского Союза, и был большой тарарам… в общем, ищут вас, граждане.