Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Варшавский Сергей Петрович

— Ну, все, довольно, — перебил Ковалев-старший. — Что было, то было, назад не воротишь. Давай мозговать, как вылезем из всего этого… Слушай, сделай с ней что-нибудь, — разозлился старик. — Не могу смотреть, как она на меня глазищами лупает.

— А это охотно, — осклабился депутат и ударил меня по лицу. Я лишилась чувств…

Глава шестая

Туманов нервничал — куда пропала Рита? Он вернулся в управление полчаса назад. Брат Гудкова, как и сам Гудков, в роль маньяка не вписывался. Двенадцать часов на работе, дико устает, у соседей на виду. Прозрачен, как пустой стакан. А еще два месяца назад перенес операцию по удалению аппендицита, теперь имеет проблемы

с дыханием и подвижностью. Подтягивались опера, занимали свои места за столами.

— Где Вахромеева? — потребовал ответа Михаил.

— А мы ей не конвой, — ответствовал Горбанюк. — Нет — значит, ушла.

— В последний раз, когда мы ее видели, она сидела за твоим столом, — добавил Шишковский. — Рылась в твоих бумагах.

Туманов рассеянно поворошил документы. Связь между ними и отсутствием Риты не просматривалась. Читать не хотелось — мысли разбегались. Он собрал их в стопку и сдвинул на угол стола. Подождал пару минут, снял трубку, набрал номер домашнего телефона Риты. Никто не отвечал. И что бы она там делала, если время рабочее?

— Вернется, товарищ майор, — пробормотал Шишковский. — Куда она денется? Маргарита Павловна всегда возвращается.

— Она ничего не говорила? Может, высказывала какие-нибудь версии, предположения?

— Вроде нет, — оперативники дружно пожали плечами.

Беспокойство не проходило. Что-то было не так. У Маргариты Павловны семь пятниц на неделе, а еще она стала ему небезразличной!

— Уж не к свадьбе ли идем? — как бы разговаривая сам с собой, заметил Шишковский.

— Так, разговорчики, товарищи офицеры…

Он покинул кабинет, прошелся по зданию. Риты не было ни у себя, ни у Хатынского, ни в туалетах. Встречные сотрудники пожимали плечами. То же самое сделал и дежурный на первом этаже, уверил, что Вахромеева мимо не проходила.

— А ты точно никуда не отлучался, Полухин? — засомневался Михаил.

— Точно, — кивнул дежурный.

Получалось, что Рита находится в здании. Но никто ее не видел. Чудеса в решете. Он заставил себя успокоиться, вернулся в отдел. Появился Мишка Хорунжев, хлопнул дверью.

— Из мира интересного, Михаил Сергеевич. Помните страшненькие птичьи фигурки, что преступник оставлял на телах жертв? Мы сошлись, что это делают для того, чтобы заморочить нам головы. Может, и так. Я знаю, где и когда производились эти фигурки. Ручная работа, ограниченная партия, мастерская народного промысла на улице Луначарского. Штат состоял из представителей народности селькупов. Маргарита Павловна, к удивлению, не ошиблась. Изделия запретили продавать после того, как мастерскую посетили товарищи из горкома. По мне, так правильно, незачем пугать народ такими изделиями. Что в этих страшилах созидательного? Изделия утилизировали, да, видимо, не все. Часть партии растащили по домам. Мастерской в те годы заведовала некая Ковалева Тамара Максуновна, сама из этнических селькупов. К сожалению, женщина скончалась через год или два…

— Что?! — Туманов поднял голову, среагировав на знакомую фамилию.

— Шутите? — расстроился Хорунжев. — Мне все заново повторять?

— Ковалева?

— Ну да… Постойте, Михаил Сергеевич, — встрепенулся оперативник. — У нас же был фигурант с такой фамилией… Простая такая фамилия, забываешь ее мгновенно.

— То ли дело твоя, — хмыкнул Горбанюк. — Вас что-то смущает, товарищ майор? Фамилия, в принципе, популярная.

— Не думаю, — Туманов пожал плечами. — Не знаю. Ладно, съезжу к Ковалевым, разберусь, — он посмотрел на часы, поднялся. — Сам справлюсь, без сопровождающих. Появится Вахромеева — привяжите ее к стулу.

Дождь утих, город Грибов превратился в большую лужу. Ливневая канализация не справлялась с таким объемом воды. Улица Авиастроителей исключением не стала. Михаил нашел сравнительно неглубокое место у забора, поставил машину. Чертыхаясь, запрыгнул на бордюр, припустил к калитке.

Собрался позвонить, но что-то остановило. Со двора доносился шум. Он отыскал щель в неплотно пригнанных досках, припал к ней. Рядом с крыльцом депутатских хором стоял УАЗ — «буханка» с открытыми задними дверьми. Двое мужчин загружали в салон что-то тяжелое, похожее на скатанный ковер. В горле внезапно пересохло, по коже поползли мурашки. Казалось бы, что необычного? Но возникли проблемы с дыханием, спина взмокла. Он оторвался от забора, привел в порядок дыхательную систему. Звонить расхотелось. Калитка была заперта на крючок, сквозь щель просматривался его фрагмент. Михаил приподнял крючок лезвием перочинного ножика, аккуратно опустил, чтобы не брякнул. Справляться с волнением просто не было времени. Открыл калитку, направился к машине. Отец и сын Ковалевы, одетые в непромокаемые куртки, закончили погрузку, закрыли задние двери. Удивились, обнаружив постороннего, забеспокоились.

— Здравствуйте, — с улыбкой поздоровался Туманов. — Поговорить бы надо, товарищи. Помните меня? Прошу прощения, что отвлекаю, это ненадолго.

— Эй, а вы как вошли? — спросил депутат. Лицо его сделалось напряженным, побелело.

— В смысле, как прошел? — удивился Туманов. — Ногами прошел. У вас открыто было.

Мужчины переглянулись. В их взглядах не было ничего хорошего.

— Что-то грузили? — спросил Туманов, кивая на дверцы. — Могу спросить, что?

— Да так, — пробормотал старший Ковалев. — От ненужного мусора избавляемся.

Прозвучало недвусмысленно. Михаил все понял. Уж больно напряженными были эти товарищи. Он отступил, расстегнул верхнюю пуговицу, чтобы вынуть пистолет. Старший Ковалев бросился на него, сбил с ног! Но и сам не устоял, поскользнулся, грянул оземь. Пока кряхтел, поднимался, навалился сын. Подниматься не было времени. Михаил ударил пяткой по коленной чашечке депутата. Тот взвыл, рухнул на колени. Уж очень соблазнительно открылась голова. Ноги майора сомкнулись на шее Ковалева, сжали. Удушающий прием — популярный, но редко эффективный. Но сегодня удавалось. Ярость затмевала рассудок, добавляла сил. Он отчаянно сжимал голени, депутат хрипел. Лицо посинело, глаза полезли из орбит. Он схватился за ноги своего противника, стал их раздирать. Но это было то же самое, что бороться с камнем. Давление усилилось, депутат слабел. Так некстати активизировался Ковалев-старший, привстал на колени, ударил майора в челюсть. Михаил стерпел. Может, раньше эти кулаки и представляли опасность, но прошли те времена. Он продолжал работать — только бы не выпускать, закончить начатое! Депутат еще трепыхался, но вроде засыпал, клонился на сторону. Перевалились — теперь майор лежал на боку, продолжая душить неприятеля. Его отец снова занес кулак. Приходилось работать на два фронта — всеми конечностями. Он перехватил занесенную руку, вывернул, насколько позволяло пространство. Маньяк заорал благим матом. Михаил ударил его в челюсть, затем второй раз, третий! Хрустнули раздробленные кости — слава богу, не в его кулаке! Старик хрипел, уронив голову. Сопротивления в ногах уже не было, депутат обмяк. Михаил расслабился, поднял голову. На Ковалева-младшего было страшно смотреть. Весь синий, глаза навыкате, кончик языка свешивался изо рта. Кончился депутат, «отговорила роща золотая…»

Туманов поднялся, ноги предательски дрожали. Депутат не шевелился, с ним было все кончено. Второй подрагивал, глаза его блуждали. Туманов распахнул задние дверцы. Внутри лежал скатанный ковер — явно не пустой. Охнув, он схватился за него, выволок наружу, пристроил под машиной, стал раскатывать. Живая, слава селькупским богам! Рита стала приходить в себя, застонала, давясь слезами. Вроде целая, не считая нескольких припухлостей на лице. Рухнуло напряжение, сдавившее грудь.

— Вахромеева, чудо мое пучеглазое… что ты делаешь в ковре? — пробормотал Туманов. — Я ищу тебя по всему белу свету…