Битва в пути
Шрифт:
Рославлев при встрече прогудел:
— Говорят, пришла в чугунку и как рукой сняла все трещины блока. Спасибо от моторщиков!
Ока жила в ежедневной тревоге, но молчала. Стоило ля выкладывать им свои сомнения! И только когда Бахирев тоже поздравил ее, она сердито возразила:
— Но ведь причина не найдена! Форма была одинакова в течение многих лет, а брак то появлялся, то исчезал! Как не сообразить? Крутые переходы — это еще не причина! Это лишь место, на котором выявляются причины.
Она сказала это
И все же никого другого Тина не посвятила в свои тревоги.
В ночь на третьи сутки ей позвонил цеховой диспетчер!
— Тина Борисовна! Пошел брак!
— Блок!
— Нет, маховики.
Она поехала на завод. Маховики лежали, пораженные раковинами, как проказой. Не отдельные раковины, а чудовищные скопления их гнездились на поверхности.
Она всю ночь возилась с маховиками, меняя то слишком густой мазут, то влажный песок, то загрязненную облицовку. В ожидании «вылеченных» ею маховиков она уселась у конвейера.
Сероватый рассвет сочился сквозь грязные стекла. Утренняя смена занимала места. Тине было зябко от бессонницы и волнения, и она грела руки над горячим литьем. Наконец они появились — огненно-красные, тяжелые диски.
— Ровно темнеет… — сказал Сагуров. — Хорош! Мне кажется, испытание маховиков ты выдержала. Пойди умойся и позавтракай, не то ты не хуже маховика покроешься проказой.
Тина не успела дойти до столовой.
— Тина Борисовна! Тина Борисовна!
Услышав за спиной крик, она сразу подумал: «Только бы не блок!..»
— Тина Борисовна! Выскочила трещина блока!
Несколько блоков, черно-красные, еще горячие, лежали на полу. Трещины змеились на перегибах. Они рассекали сглаженные, пологие перегибы точно так же, как несколько дней назад рассекали крутые…
Ее позвали к телефону. Она думала, что это начальство, но услышала голос мужа:
— Тина, когда же ты теперь будешь отсыпаться?
— Ах, оставь!
— У тебя опять что-нибудь выскочило?
— Опять она. Трещина блока.
— Тина, этак не на блоке, а на самой жизни выскочит трещина! Когда ты будешь спать?
Она повесила трубку. По люфт-конвейеру выплывали новые блоки. Огромные, красные, подвешенные на крючки, они походили издали на туши в мясном ряду. Она бросилась им навстречу. Сагуров уже стоял возле них.
— Нет? Есть? Нет? — кричала она на ходу. — Есть…
Надо было снова начать поиски. Но где и как искать? В земледелке она провела всю ночь и осмотрела все. Надо идти последовательно в стержневое. Трещины могли возникать от излишней крепости стержней. В стержневом синеглазая курносая девочка ходила за Тиной и смотрела на нее испуганными глазами.
— Ты что? Это твои стержни?
— Нет.
— Так что же ты за мной ходишь?
— Так я ж новая
— Ну, Даша, раз ты постовая, будем делать стержни. Помогай.
Тина вместе со стерженщицей принялась делать стержни с различной дозировкой крепителя. Отлили экспериментальные блоки. Как назло не оказалось ни одной трещины даже там, где крепость стержней была вдвое больше нормы.
А в следующей партии опять затрещали блоки.
— Тина Борисовна, ведь обед уже! Может, вы яичко покушаете? — сказала девчонка.
— Ты еще тут? — удивилась Тина. — Не хочу яичко…
— Тина Борисовна, это не по-нашему, стержневому, трещат?
— Нет, не по-вашему!
— Слава тебе господи! Куда же вы теперь? Я пойду вам подсоблять,
— Не надо. Иди домой. Я в литейное!
— Да как же я вас покину?!
Тина невольно улыбнулась и в первый раз внимательно взглянула в лицо своей сопровождающей. Само чистосердечие смотрело черными точками зрачков. Она все же отослала девочку. Ей мешали посторонние. Только бы не растеряться, не утратить последовательность.
С той же кропотливостью она занялась литейным. Может быть, на блоки влияет температура заливки?
Тщательно записывала она номера блоков и температуру каждой заливки. Заставляла заливать полуостывшим металлом, заставляла лить при высокой температуре. Трещина то обнаруживалась, то не обнаруживалась, независимо от температуры.
И вдруг трещина исчезала. Она исчезала так же необъяснимо, как появлялась. Тогда только Тина заметила, что уже вечер.
Когда она добрела до дома, Володя взглянул на ее грязное, осунувшееся лицо.
— Так… значит, вторая «брачная ночь»? Сколько еще будет таких брачных ночей в нашей семейной жизни?
Утром ее вызвали Сагуров и Бахирев: блоки снова трещали.
Бахирев ругал ее жестоко. Сагуров попытался смягчить его:
— Тина Борисовна около полутора суток не выходила из цеха, обошла все отделения.
Бахирев не умилостивился:
— Я же говорю, что у дурной головы ногам покоя нет. Перестаньте бегать по цеху. Возьмите голову в руки! Думайте! Химанализы чугунов смотрели?
— В норме.
— Что будете делать?
— Возьму голову в руки и буду думать. — Легкая, грустная ирония мелькнула в словах.
Он внимательно взглянул на нее. Куда делся ее смуглый румянец, блеск ее синих глаз, отлив блестящих волос! Бледная, покрытая копотью, усталая, с погасшим взглядом и свинцовыми тенями под глазами, она, видимо, едва стояла на ногах и не находила силы улыбнуться. Так вот куда уходит девичья красота таких умниц! Они своей красы не щедят. Гробят ее в чугун, в землю, в вагранки!.. Такая, замученная и бледная, она была ближе ему, и жалость вдруг теплой волной прилила к сердцу.