Битва вечной ночи
Шрифт:
Диармид сказал: «За всю историю никогда прежде человек не заключал союза с неявной нежитью».
«Никогда», — ответил Торн.
И при воспоминании об этих словах Тахгил-Ашалинду пронзил ледяной страх.
— Это он, — прошептала она себе. — Это Морраган вступает в союз с неявными и подстрекает против нас мятежников в Намарре. Что за надежда есть у нас со всеми нашими армиями против чудовищной силы Принца Светлых? О силы небесные, смилуйтесь! Только я могу избавить Эрис от Ворона.
Она гадала —
В тот день, последний день весны, Тахгил и ее спутниц провели по всей деревне, показали там каждый уголок, каждый двор, приютившийся высоко над длинным холодным заливом.
Они шли мимо крытых вереском коттеджей, где в садиках распускались наперстянки, анютины глазки и ноготки, а стены увивала душистая жимолость. Детишки весело насвистывали. Раскачиваясь на ветвях ив и прошлогодних засохших лозах, высасывали сладкий нектар из цветов, играли в петушиные бои стебельками подорожника. На крылечках, омытых шафрановым солнечным светом, вязали старушки, а их мужья плели веревки из тростника.
Мимо утиного пруда гостьи прошли к Эрречду. Так называлась площадь, где собиралась вся деревня по праздникам или еще каким важным случаям. Там-то одиноко и рос Благородный Торн, простирая вокруг обросшие лишайником сучья. Древнее дерево, казалось, клонилось долу под бременем знания, почти касалось колючками земли. Сейчас ветви его были окутаны зеленой дымкой молодой листвы.
Потом, когда три путешественницы спустились по отвесной лестнице, прорезанной в толще утесов, их провели туда, где в маленькой бухточке покачивались на волнах рыбачьи лодки. Меж камней струились ручейки пенной воды прибоя, а стремительные чайки прорисовывали белые волны на грифельной доске небес.
По заливу плыли девять каноэ, хрупкие лодочки из недубленых шкур, натянутых на каркас из орешника или ивовых прутьев. В каждом каноэ стоял человек с коротким серпом, насаженным на длинную двенадцатифутовую рукоять. Этими серпами срезали водоросли, а потом граблями втаскивали добычу в лодку. Другие люди — на берегу — собирали у самого основания утесов, обнажающегося во время отлива, прибрежные водоросли. Задумчивые ослики, кивая головами, втаскивали по лестнице корзинки с дарами моря. Рыбачьи лодки, вышедшие с утра на лов, виднелись вдали, точно листья на глади серой воды.
— Обычно в заливе спокойно, — сказал рыбачий староста, один из сопровождающих Тахгил, Вивианы и Кейтри, — но в этих краях обитает Ласковая Энни — вот она и правда бывает опасна. С севера и востока мы хорошо защищены, но Энни горазда провести через брешь в холмах внезапный шквал. Сколько раз моряки осмеливались чудесным спокойным утром отойти подальше от берегов — и там-то на них и налетал яростный вихрь. Сестра Энни, Черная Эннис, рыщет за Крич-хиллом, в самом сердце Казатдаура, — но и ее порой голод приводит к нам.
— А у вас есть какой-нибудь защитник, чародей? — спросила Вивиана.
— У нас есть ведун, он по части всякой нечисти знаток. Его зовут
Снова поднявшись наверх, путешественницы отправились на верховую прогулку по лугам, где щипали траву овцы. Там барышням показали плоды ночных трудов Финодири. Вместе с Эрроусмитом их сопровождали управляющий, рив и староста. Вдоль дороги в траве виднелись лютики и маргаритки, последние колокольчики и аметистовые гиацинты. Под бледно-зелеными перечными деревьями паслись коровы. Иные из них посматривали за каменные стены томными девичьими глазами. По небу плыли на крыльях ибиса перистые облака, а над топким лугом вдруг взмыли в воздух пять цапель.
Распаханные поля уже позеленили изумрудные всходы ячменя. На берегу прыткой речки Каррахан ворочала тяжелые стальные лезвия водяная мельница, нарубая побеги утесника на корм лошадям. А чуть выше по течению молола зерно вторая мельница, рядом с которой притулились каменные амбары для муки. От ближайшего болотистого овражка доносились холодное кваканье лягушек и жаркий комариный звон. Там женщины собирали тростник на свечи.
Следующий длинный луг был уже скошен, трава сохла на солнце.
— Он слишком уж торопится, — заявил Купер, староста. — Косит слишком высоко — много сена теряет.
— Да нет, — засмеялся Эрроусмит. — Ты просто придираешься, старина. По мне, так все в порядке.
— В порядке? Эрроусмит, погляди, какая высокая стержня. Слишком уж ты жалуешь эту нечисть — никто бы ему так не потакал.
Эрроусмит немедленно ощетинился:
— Я потакаю ему ровно в самую меру — ничуть не больше любого прочего.
Тахгил померещился в глазах их гостеприимного хозяина мимолетный проблеск настоящей одержимости.
— Неужели Финодири и вправду скосил весь этот луг в одиночку? — поспешила она перевести разговор на другую тему, чтобы смягчить неожиданную враждебность между старостой и Главой деревни.
— Ага, — лениво подтвердил Купер. — Он хороший работник, если его хорошенько прижать к ногтю.
Управляющий присоединился к нему:
— Видели бы вы, как он косит — ну точно вихрь по земле идет! Серп так и мелькает — глазом не разглядеть, а трава взлетает, аж солнце загораживает! Вы бы видели!
— Камни из земли ворочает — и лошадь в упряжке такой с места не сдвинет, — вставил рив, — а когда ему поручают пасти стадо, он от усердия порой пригоняет домой диких козлов и оленей.
— Вот ведь досадно вышло с рыжей коровой Дэна Брума, — заметила Кейтри.
— Дэна Брума? А это еще кто? — удивились селяне.
— В Апплтон-Торне никаких Брумов уж лет восемьдесят как не живет, — сообщил рив.
Все это время Эрроусмит вел себя самым радушным хозяином на свете. Куда бы ни направились путницы, всюду их встречали приветливые улыбки, всюду им подносили в подарок какие-нибудь маленькие образцы местных промыслов. Под конец дня Вивиана с Кейтри были твердо уверены, что милее Апплтон-Торна во всем Эрисе места не найдешь, а у Тахгил по-прежнему ныло сердце. Снова и снова бросала девушка тоскливые взгляды на север, и Эрроусмит не преминул заметить это.