Блага земные
Шрифт:
Хотя на улице еще не совсем стемнело, переступив порог, мы зажмурившись. Желтый свет ламп, освещавших комнату, ярко отражался в потрескавшемся линолеуме. За конторкой, уставленной пепельницами, заваленной журналами и туристическими проспектами, стоял бледный долговязый человек с пышными светлыми волосами и штемпелевал конверты. Когда мы вошли, он и головы не поднял. Худая рука размеренно двигалась от конвертов к штемпельной подушечке, словно этот ритм доставлял ему истинное удовольствие.
— Минутку, — сказал он низким, хрипловатым голосом, который казался моложе, чем он сам.
— Я разыскиваю
Мужчина прервал свое занятие и поднял голову. Глаза у него были не столько голубые, сколько прозрачные, но я видела, как они потемнели.
— Так это ты, Джейк, — проговорил он.
— Что?
— Не узнаешь?
— Оливер?
Казалось, ни тот ни другой не рады встрече. Джейк явно был ошеломлен и растерян, Оливер выглядел озабоченным.
— Тебе не следовало здесь появляться, Джейк. — сказал он.
— Почему?
— Тебя полиция разыскивает. Ты что, не знаешь?
Минди зажала рот рукой. Откуда-то из глубины дома донесся женский голос:
— Кто там, Оли?
— Никого, ма. Он отложил печатку и вышел из-за конторки. — Пошли на улицу.
Теперь, когда он подошел ближе, я разглядела на загорелом лице белые полоски вокруг глаз, уловила чистый запах его линялой клетчатой рубашки. Он был из тех покладистых мужчин с добрым лицом, которые всегда сохраняют спокойствие. Было в нем что-то очень знакомое. А может, просто это помещение, несмотря на конторку, напомнило мне дом, в кресле даже было забыто светло-голубое вязанье. Я вдруг растерялась. Спотыкаясь, пошла следом за ним, Джейк подталкивал меня сзади, через дверь, вниз по ступенькам веранды, в глубину двора, чтобы сумерки укрыли нас. Там мы остановились, Минди протянула руку и ткнула пальцем в локоть Оливера.
— Почему они ищут его? Из-за меня? Но он ни в чем не виноват.
— Это правда? — спросил Оливер, повернувшись к Джейку. — Они приходили вчера. Нашли мой адрес в твоей записной книжке. Сказали, это был единственный адрес, кроме винной лавки. Вот так они разыскали меня, спрашивали, не видел ли я тебя. Я сказал, нет, не видел. И ма, конечно, сказала то же самое, а Клер понятия не имела, о ком они говорят.
— А кто это Клер? — спросил Джейк.
— Моя жена…
— Жена?
— Они сказали, что ты совершил это идиотское… но ты ведь не совершал, а?
— Не знаю. Что-то вроде… — промямлил Джейк. Он засунул руки в карманы и смотрел через дорогу.
— Непонятно… Не вижу смысла. Случилось что-нибудь? Зачем тебе понадобилось грабить этот паршивый банк из-за такой ерунды? И заложница! Подумать только, брать за… кто ж это с тобой? Кто из них заложница, а кто нет?
— Заложница? — переспросила Минди.
Оливер пристально посмотрел на меня.
— Боже милостивый, Джейк, — сказал он.
Я готова была провалиться сквозь землю.
— Послушай, Оливер, — начал Джейк. — Сейчас я тебе все объясню. Я ничего такого делать не собирался, все получилось как-то само собой. Я жертва импульса, ты же сам говорил. Послушай, вся надежда на тебя. Ты один можешь меня спасти, Оливер. Все, о чем я тебя прошу: можешь приютить нас на одну ночь? Сядь со мной, Оливер, и подумай, как выйти из этого положения, мне одному сейчас никак не разобраться,
— Извини, — сказал Оливер. — Я бы рад тебе помочь. Но ты же знаешь, ма немедленно вызовет полицию. Не сердись на нее, она старая, запуганная женщина, она так и не пришла в себя после той истории с почтовыми ящиками. А у Клер тяжелая беременность, и я не хочу ее расстраивать. Понимаешь, в каком я положении?
— Да. Конечно, — сказал Джейк.
— Джейк, может, тебе пойти и добровольно сдаться?
Мы притаились. Над газоном проплыл женский голос:
— Оли!
— Тебя мать зовет, — сказал Джейк.
— Подумай об этом, Джейк.
— Чего ты ждешь? — спросил Джейк. — Через минуту сюда примчится твоя мамуля. Иди, чего ждать, иди занимайся своими делишками.
— Джейк, мне уже двадцать шесть, — сказал Оливер. Ни слова в ответ. Он помолчал, глядя на Джейка, в темноте я не могла разобрать выражения его лица. А потом добавил: — Ну что ж, мне пора, прощайте. — И пошел к дому.
Через минуту дверь с металлической сеткой захлопнулась — этот летний вечерний звук долго-долго дрожал в воздухе. Мы остались во дворе перед домом ни с чем. Мы всё никак не могли оторвать глаз от светящегося золотистого прямоугольника двери, хотя возле нее никого не было.
Потом Минди сказала:
— Просто в голове не укладывается. Ничего не понимаю.
— Замолчи, — оборвал Джейк. — Дай подумать.
Он все тер и тер лоб. Его резко очерченный профиль казалось, был наспех вырезан из листа черной бумаги Минди наклонилась вперед, чтобы его получше разглядеть.
— Ради бога, Джейк, — взмолилась она, — объясни, что происходит.
— Замолчи, Минди.
— Я же имею право знать.
— Хватит, пошли к машине.
Он направился к дороге. Я не тронулась с места. Джейк молча вернулся, схватил меня за локоть, потащил за собой. Минди шла следом. «Джейк!» — то и дело повторяла она.
Машина, завалившись набок, стояла под уличным фонарем. Я привыкла смотреть на нее из-под прищуренных от солнца век и только теперь увидела то, чего не замечала раньше: во время нашего путешествия мы основательно ее покалечили. Багажник смят, недоставало заднего фонаря, не было и переднего бампера, а сбоку чернели длинные, похожие на стебли травы царапины. Джейк открыл дверцу — бездонная темнота, кошачий запах, гора конфетных оберток и мешочков из-под хрустящего картофеля. С грохотом упала на тротуар и откатилась далеко в сторону пустая банка из-под пепси-колы. Я вырвалась из рук Джейка и отступила назад.
— Влезай, — сказал он. Я помотала головой. — Прошу тебя, Шарлотта, залезай в машину.
— Нет, — сказала я.
— Послушай, вон идут какие-то люди, не выставляй меня чудовищем. И без того тошно, а ты еще… Лезь в машину, веди себя нормально.
— Идиот! Разве можно вести себя нормально, если она, как это называется, твоя заложница? — сказала Минди.
А мне и вправду все казалось вполне нормальным. Я пролезла под рулем на свое старое, знакомое место, положила руки на сумку. Джейк сел рядом. Последней влезла Минди, уперлась в руль животом и захлопнула за собой дверцу. Что ж! Вот мы снова втроем. Никогда в жизни не чувствовала я себя такой скованной и жалкой.