Благие намерения
Шрифт:
Стратег все еще сидел неподвижно, и лицо у него было - как в начале разговора, когда он услышал о бомбардировке европейцами Детского острова.
– Кроме того, - торопливо, словно убеждая самого себя, добавил Старый, - победа одной из сторон означала бы еще и конец архипелага... Вы бы уничтожили друг друга еще до прихода европейцев... Ты должен это понять, Сехеи! Ведь я следил за тобой, я видел: последние два года ты оттягивал войну как мог. Значит, понимал...
– Продолжай, - угрюмо сказал Сехеи.
– Будь логичен, мальчик!
– с тоской проговорил Старый.
– Ведь если ты простил нам сам факт Высадки, ты обязан простить
Старый остановился, тяжело дыша, - речь была слишком длинна для его изношенных легких. От него разило спиртом, как от развороченной взрывом турбины.
– И это еще не самое страшное, Сехеи, - сказал он.
– Это еще не самое страшное...
С хищным вниманием, чуть подавшись вперед, к Старому, стратег ждал продолжения.
– Так вот...
– с трудом одолевая каждое слово, заговорил Старый.
– Самое страшное... Это выяснилось не сразу... Во-первых, ваш язык. Это был не полинезийский, как мы решили поначалу. Так, слегка похож по звучанию... Потом путаница с картами... Очертания островов упорно не желали соответствовать нашим картам... И таких несоответствий с каждым годом становилось все больше и больше, пока мы наконец не поняли... Мир, в который мы пришли, не имел никакого отношения к нашему прошлому! Никакого... Мы ужаснулись, тамахи! Мы хотели вернуться - и не смогли: лазейка между мирами то ли исчезла, то ли переместилась неизвестно куда...
Старый снова заставил себя поднять глаза на Сехеи. Судя по недоуменно сдвинутым бровям, последнее признание Старого не только не показалось стратегу страшным - оно даже не показалось ему существенным.
– Я вижу, ты не понимаешь, - с горечью сказал Старый.
– Сехеи! Мальчик! Да ведь получается, что мы зря пустили в ход всю эту машину уничтожения! Сожгли острова, смешали народы, натравили их друг на друга... Совесть человеческая тоже имеет предел прочности. Один из нас покончил с собой. Другой стал опасен, и его пришлось убрать. Остальные... спились, - закончил он мрачно и зашарил рукой в поисках склянки.
– Не надо, Старый, - попросил Сехеи, с содроганием глядя, как едкая жидкость льется в чашку из полированного кокоса.
– Что бы ты понимал!
– огрызнулся вдруг Старый.
– Давай вон жуй свою жвачку! Это, по-моему, единственный способ, которым вы можете себя одурманивать...
Он выпил и закашлялся.
– Идиоты...
– сипло проговорил он, вытирая слезящиеся глаза.
– Архипелаг
Он перевел дыхание и продолжал:
– Короче, мы нашли в себе силы довести дело до конца... У нас оставалась одна-единственная надежда: если этот мир до такой степени похож на наш, то здесь тоже может обнаружиться цивилизация, подобная европейской... Проще всего, конечно, было бы снарядить кругосветную экспедицию, но - ты не поверишь, тамахи!
– каждый раз выяснялось, что война опять сожрала все средства...
Со стороны обрыва тянуло легким запахом гари, раскаленный полдень рушился на Руонгу, а Старый зябко кутался в белую тапу, как будто его бил озноб.
– Странно, тамахи...
– еле слышно прозвучал его надтреснутый голос.
– Я ведь должен радоваться. Каравеллы... Пусть в чужом мире, но все-таки мы их остановили. И я дожил до этого дня... Не могу радоваться. Оглядываюсь назад - и страшно, тамахи, страшно... Как же так вышло? Как же так получилось, тамахи, что, ненавидя миссионеров, мы и заметить не успели, что стали миссионерами сами! Миссионерами ракетометов...
За время этой речи лицо Старого сделалось настолько древним, что, казалось, перестало быть человеческим. Словно выплывшее из морских глубин исполненное скорби чудовище смотрело на стратега, и похожие на жабры щетинистые морщины его тряслись от горя.
– Простите ли вы нас?
– с болью спросило оно.
Сехеи вздрогнул, и чудовище исчезло. Перед ним снова было искаженное страданием лицо Старого.
– Простить вас? За что?
– За то, что лекарство оказалось страшнее болезни.
– Старый произнес это невнятно - устал.
– Неужели ты сам не видишь, как он теперь уродлив, твой мир? Лаборатории, ракетопланы... И ожерелья из клыков врага на шее! И рецидивы каннибализма, которые вы от меня тщательно скрываете!.. Огромные потери... Еще более огромная рождаемость... Ваши женщины! Теперь это либо воины, либо машины для производства потомства, либо то и другое... Острова... Пальмовые рощи... Теперь это сточные канавы!.. Ты оттягивал войну, ты боялся сжечь архипелаг... А ты подумал: что тут осталось сжигать?.. Да ни один конкистадор не смог бы причинить вам столько зла, сколько его причинили мы...
Слезящиеся водянисто-голубые глаза слепо смотрели мимо стратега.
– Что мы наделали, мальчик, что мы наделали!..
И Сехеи подумал с сожалением, что Старый действительно очень стар.
– У вас не было иного выхода, - мягко напомнил он.
Резко выпрямившись, Старый вскинул голову.
– Был, - отрывисто бросил он.
– Не приходить сюда. Не вмешиваться. Оставить все как было.
Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу. И вдруг Сехеи улыбнулся. Понимающе, чуть ли не с нежностью. Так обычно улыбаются детям.
– Как зовут твоего нового пилота?
Старый удивился, потом насупился и сидел теперь прежний - вечно недовольный и брюзгливый.
– Анги, - буркнул он.
– Точно так же, как и прежнего. Самое распространенное имя - Анги...
Они оглянулись. Личный пилот и телохранитель Старого сидел в прежней позе и с сомнением смотрел на бумеранг.
– Анги!
– позвал Сехеи.
– Ну-ка, подойди сюда...
Подросток сунул игрушку за ремешок рядом с обоймой и нехотя поднялся с земли. Приблизившись к хижине, исподлобья взглянул на стратега.