Благодать
Шрифт:
Колли говорит, опять ты, недорослик!
Она повертывается к Барту и говорит, нечего мне указывать, что делать, зачем мы тут останавливаемся?
Но Барт уже зашел в дверь на щеколде и закрыл ее за собой. Она таращится на захлопнутую дверь, в гневе сжимает зубы. Видит, что это лавка.
Колли говорит, этот мудорукий паршивец ни пенни при себе не имеет.
Она склоняется поколупать пальцем в ботинке.
Ее оглядывают две тетки-гусыни, стоящие в дверях, руки скрестили и смотрят. Парочка говядниц, говорит Колли. Выраженье их взглядов вынуждает
У моста на деревенской околице лодырничает в безмолвии рванина детворы. Она показывает им языки обоих пустых карманов. Стало быть, прозиманье-то здесь есть, думает она. Просто не дают ему войти в деревню.
Колли говорит, скажи-ка, мук, вот, допустим, есть у меня несушка, а у тебя – ослица, твоя ослица съедает мою курицу, что у тебя тогда будет?
Что?
Будет у тебя ослица с яйцами. Хе!
Осел стоит невозмутимо. Она тянется пощекотать ему шерсть на ухе.
Колли говорит, почему ослы не смеются, и вообще звери, раз уж на то пошло, – знавал я одного малого, так он говорит, что у него пес все время смеялся, как гиена, но я что-то не поверил, готов спорить, если то животное разрезать, у него внутри чего-то недостанет, в мозгу ларчика со смехом, мое соображенье насчет смеха такое…
Она говорит, с чего ты взял, что звери не смеются? Он, может, внутри-то смеется над тобой, да только ты не узнаешь ни за что. Ты на их мысли не настроен.
Да и не хотел бы я на их мысли настраиваться или на его мысли, вот этого колчерукого паршивца Джона Барта, говорю тебе, не нравится он мне ни капельки, думает, он умней всех, не слушает никого, в каменюке больше юмора, чем в нем, да и он храпит чересчур, выговор у него этот дурацкий с запада Ирландии, и даже пары кулаков для драки нету…
Она втыкает пальцы в уши, но слышит его все равно.
…и ты видала, какой у него ноготь на больной руке, все равно как у зверя.
Дай ты голове моей покоя хоть раз.
Как думаешь, научит он меня ножу?
Дверь лавки открывается нараспашку, и Барт возникает, сплошь быстрый шаг. Бросает ей в руки сковородку и фунтовый мешок овса, тянет ее за рукав.
Быстрей, говорит, прячь в узелок свой.
Она говорит, хватит меня тягать.
Следом спрашивает, как ты это все добыл?
Он говорит, хватило просто дотронуться.
Она идет мимо детворы, и тут вдруг тяжелое чувство. Решает не смотреть, потому что, если глянуть, придется что-то с ними делать, делиться тем, что у тебя есть.
Колли говорит, глянь!
Она повертывается и видит, как хромает за ними полубегом старикан, при нем какое-то оружие.
Тыкает Барта в спину. Как думаешь, этот вот за нами?
Есть в этом покой, чтобы налопаться от пуза при свете костра. Она тяжела от еды, слизывает кашу с зубов, смотрит, как огонь выпрастывает в ночь языки. Как два мира соприкасаются там, где она лежит, холод ветра и жар костра, и не славно
А ты-то сам чего?
Я попал случайно – зашел в эту часть страны, просто глянуть. Надолго оставаться не собирался.
Откуда, говоришь, сам-то?
Он не отвечает, и она вперяется в него и думает, да и ладно, в любом разе. Лучше тьма, и она закрывает глаза и соскальзывает почти в сон, что порождает странные смутные лица, но вновь настороже, когда Джон Барт вдруг вскакивает со своего места.
Так, говорит он. А ну вставай.
Она повертывает голову, насупленно приподнимается на локте.
Он стоит над ней с ножом, тело очерчено костром так, что теперь он иной, думает она, некий искаженный очерк Джона Барта, лицо его едва ли не маска, глаза притоплены сокрытием, и становится он Джоном Бартом чернодушным, близнецом из тьмы, впавшим в безумие или того хуже. Она все еще вглядывается в то, как он держит нож, медленно встает, осторожно, отступает от него на шаг. Он выставляет нож. Бери, говорит. Тянется она медленно, но затем хватает и быстро прижимает к себе. Он вроде бы улыбается, разобрать трудно.
Посмотри на него, говорит он. Видишь? Подойди ближе к свету. Нож должен быть вот такой, как этот, – закрепленный, с двусторонним лезвием. Видишь разницу? От того, который у тебя, проку никакого, только что-нибудь чистить. Надо раздобыть тебе нож в ближайшем городке.
Он забирает у нее нож, втыкает его во тьму. Говорит, нож всегда должен быть под рукой. Смотри, куда я его кладу. Нипочем не знаешь, когда пригодится, пока не пригодится. Вести надо той рукой, в которой нет ножа, это дает тебе пространство для маневра и путает их, хотя этот прием не для меня.
Она хочет скользнуть обратно в тот легкий почти-сон, но Барт вновь сует ей нож в руку.
Говорит, и вот еще что: надо уметь держать нож потной или холодной рукой. Берет ее за запястье. Попробуй.
Она ему, оставь меня в покое, не умею я это.
Он говорит, этому легко научиться.
Показывает ей сперва, как стоять, как защищаться, как читать по глазам другого, как следить за расстоянием до противника. Показывает ей, как ступать вбок и отражать нападенье. Она говорит, не могу представить себе, как проделать все это с настоящим человеком.
Смотри, говорит. Ты можешь направить чужой нож обратно на его хозяина.
Показывает ей, как бить, когда человек открылся.
Она ему, не хочу я этого, никогда.
Он говорит, у тебя может не остаться выбора.
Колли говорит, резани ему по яйцам, забери башку его как трофей!
Она стоит, вперясь в Бартов темный и неясный очерк.
Колли говорит, если он и впрямь на что-то годен, он бы умел метнуть этот нож другому в самое сердце.
Она говорит, как тебе удается хорошо драться одной рукой?