Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Шрифт:
На этот раз Ёсицунэ избежал опасности; однако каждый читатель или зритель знает, что герой идет к своей неизбежной гибели.
Основное впечатление, оставляемое пьесой, возникает от того факта, что на самом-то деле Тогаси узнал об обмане Бэнкэя с самого начала; чтение же несуществующего подписного листа, хотя и усыпило бдительность простых стражников, однако лишь подкрепило его подозрения. Во всей этой истории роль Тогаси представляется самой сложной. Разрывающийся между необходимостью оставаться лояльным Ёритомо — своему господину, и симпатией к несчастному юному беглецу, он так тронут поведением Бэнкэя, — в особенности — той агонией, которую ему пришлось пережить, будучи принужденным ударить своего хозяина, он пропускает отряд через заставу. Иными словами, прикинувшись обманутым этой уловкой, он жертвует своей феодальной лояльностью ради лояльности высшего, эмоционального порядка, возбужденной чувством „очарования вещей“ (моно-но аварэ), глубокой искренностью (макото) и симпатиями к побежденному (хоганбиики). [196]
196
Конфликт с Тогаси в пьесе «Кандзинтё» принимает более спокойную окраску; в нем говорится, что он бросает украдкой взгляд на подписной лист и понимает, что это — фальшивка. Последовавший за этим допрос Бэнкэя предназначался только лишь для того, чтобы обмануть стражников. Версия театра Кабуки (1840) утверждает то, что в Но только предполагается, выражая большое внимание, оказывавшееся в эпоху Эдо теме гири-ниндзё (чувство долга — человеческие эмоции); пьеса «Атака» (конец XV века) увенчана аурой аварэ и мудзёкан (преходящести), свойственной Но.
На протяжение почти всей пьесы Ёсицунэ пассивен; номинально являясь главным героем, он не
197
Ср. изменение характера Ямато Такэру во второй половине его жизни.
Имя Мусасибо Бэнкэй часто появляется в исторических записях при упоминании ближайших сподвижников Ёсицунэ, однако лишь в позднейших версиях легенды, в частности — „Сказании о Ёсицунэ“ он превращается в главное действующее лицо, выходит на первый план как мощный персонаж, олицетворяющий энергию, оптимизм и находчивость, которые покинули его хозяина в последние годы жизни. [198] В образе Бэнкэя все масштабнее, чем в реальной жизни, начиная с его замечательного рождения (он оставался во чреве матери восемнадцать месяцев); в детстве он был уже почти двух с половиной метров роста и силен, как сто человек, и до конца его жизни в качестве лояльнейшего последователя Ёсицунэ, где он предстает мужчиной ужасающего облика и колоссальных размеров, в черных доспехах и с разящей боевой палицей, способным на фантастические подвиги. Однако он не был просто безмозглым зверем: помимо физической силы, Бэнкэй выказывал чувство юмора, мудрость и (как мы можем видеть из сцены у заставы Атака), впечатляющую эрудицию. При всей своей бурно проявлявшейся яростности, он был человеком, располагавшим к себе и где-то даже мягким. Но прежде всего он являлся образцом лояльности, и его преданность своему господину лишь крепла по мере того, как положение последнего становилось все отчаяннее. [199]
198
Знаменательно, что в «Атака» и «Фуна Бэнкэй» — двух самых знаменитых пьесах «Но» о Ёсицунэ в период его падения — Бэнкэй поставлен центральной ролью ситэ и отодвигает своего хозяина на второй, подчиненный план.
199
Вакамори (Ёсицунэ, с. 215–216) предполагает, что отношения между Ёсицунэ и Бэнкэем, как они отображаются в поздних версиях легенды эпохи Камакура и Муромати, выражают ностальгические чувства по прошедшему веку, в котором отношения между хозяином и подчиненным предположительно основывались на простых личных связях лояльности и привязанности, нежели чем на холодном расчете личной выгоды, который стал доминировать в отношениях повелитель-вассал в позднюю феодальную эпоху.
Отношения этих двух людей напоминают дружескую связь Санчо Панса и Дон Кихота, — испанского рыцаря печального образа, представляющего редкий в западной литературе пример абсолютного героя-неудачника. В Японии XII века, как и в Испании XVI века, рыцаря, постоянно терпящего поражения, поддерживает грубый, находчивый спутник, обладающий непреклонным духом и вкусом к жизни. Одна из самых привлекательных черт и Ёсицунэ, и Дон Кихота — в том, как они оба принимают и даже приветствуют все проделки своих споспешников низкого происхождения, хорошо зная, что под слоем грубости лежит несокрушимый гранит силы и почтения. Есть и другие параллели между жизненными ролями двоих господ и их спутников. Так, и Санчо Панса, и Бэнкэй обретают все большую и большую значимость, а облик их становится все более обстоятельным. По мере того, как характер Дон Кихота становится все расслабленнее, заземленный здравый смысл его слуги обретает зрелую мудрость; точно так же, Бэнкэй компенсирует все возрастающую пассивность и пессимизм своего господина неожиданно проявившимися ученостью и умом. [200]
200
Бэнкэй, в том виде, как он предстает в поздних легендах, — такая же фиктивная фигура, как и Санчо Панса. В те времена фигуры яростных горных монахов являлись стандартными характерами приключенческой драмы, так что слуга Ёсицунэ имеет за спиной давнюю традицию. Одновременно, не исключено, что Ёсицунэ в его бегстве на север сопровождали несколько монахов, а Бэнкэй является «сборной» фигурой реальных ямабуси. Его функции как элемента легендарной структуры — играть роль «оттеняющего героя» так, чтобы Ёсицунэ мог продолжать свой бег и полностью выработать моно-но аварэ в характере проигравшего героя; в этом смысле они (Ёсицунэ-Бэнкэй) совместно представляют квинтэссенцию японского героя.
Другим персонажем, обретшим значимость в позднейших легендах, также представляющим идеальный образец лояльности и храбрости, является любимая наложница Ёсицунэ Сидзука, известная как самая красивая женщина Японии, а также как величайшая танцовщица своего времени. Это легендарное качество Сидзука подчеркивается сверхъестественным воздействием, которое оказывали ее танцы. В „Сказании о Ёсицунэ“ она танцует в присутствии отошедшего от дел императора, с помощью чего магическим путем прекращает ужасную засуху, павшую на страну на сто дней. В тот период, когда счастливая звезда Ёсицунэ стремительно закатывалась, страстно преданная ему Сидзука, стремится постоянно быть рядом со своим любимым и настаивает на том, чтобы сопровождать его, когда он оставляет столицу. [201] В пьесе театра Но „Сидзука в Ёсино“ рассказывается, что, когда Ёсицунэ преследовали люди Ёритомо, Сидзука отвлекла вражеских солдат, исполнив один из своих замечательных танцев и поведав им о прекрасном характере своего любимого. В тот раз ей удалось спасти героя, но после опасного кораблекрушения во Внутреннем море Бэнкэй настоял, чтобы она вернулась в Киото, так как ее присутствие замедляло их движение. Ёсицунэ, вошедший к тому времени в пассивную жизненную фазу, был вынужден согласиться, и между любящими происходит последнее душераздирающее прощание. Практически сразу же после расставания, Сидзука была предана одним из тех, кто должен был сопровождать ее в столицу.
201
Хотя Сидзука — главная героиня легенды о Ёсицунэ, в бегстве на Запад его сопровождала далеко не одна женщина. Судя по «Сказанию о Ёсицунэ», герой состоял в интимных отношениях более чем с двумя десятками представительниц прекрасного пола за время своего краткого пребывания в столице и по крайней мере 11 из них взошли вместе с ним на корабль, пересекавший Внутреннее море. Репутация женолюба, закрепившаяся за Ёсицунэ и вновь напоминающая принца Гэндзи, подкрепляется другими многочисленными источниками и, как кажется, служила одной из причин, по которой Ёритомо сомневался в его серьезности и надежности. Амурные похождения героя стали частью легенды о нем. На серии гравюр художника Кунисада (1786–1865) позднего периода Токугава он изображен в ряде эротических поз с разными молодыми особами из столицы, причем с такими гениталиями, которые приходится счесть чрезмерными даже по преувеличенным стандартам японских «весенних картинок». Контраст между повышенной сексуальностью Ёсицунэ и теми деликатными, женственными чертами, на которых делается ударение в поздних легендах, типичен для японского романтического героя и отображает двойственную природу характера Ёсицунэ.
Ее арестовывают и привозят в Камакура. Здесь она была допрошена на предмет места пребывания ее возлюбленного, однако упорно отказывалась предать его. Когда обнаруживается, что она беременна, повелитель Камакура издает указ казнить всех младенцев мужского пола, дабы не дать выжить ни одному потенциальному наследнику Ёсицунэ. Как можно было вполне предположить, у Сидзука рождается мальчик. Новорожденного, в соответствии с приказом, привозят на побережье в Юигахама и разбивают ему голову о скалы. Позже несчастной матери приказывают танцевать в храме Хатимана — бога войны, в присутствии Ёритомо и его приспешников. [202] Она соглашается, но только лишь для того, чтобы иметь возможность сымпровизировать вызывающую песню с похвалой Ёсицунэ. Несмотря на такое оскорбление, ей позволяют на следующий же день вернуться в Киото. Там прекрасная женщина обрезает свои волосы и становится монахиней. Она умирает на следующий год в возрасте двадцати лет, будучи не в силах вынести тяжесть воспоминаний, — и должным образом занимает свое место в цикле
202
По «Адзума Кагами», знаменитый танец был исполнен перед рождением ребенка. В данном случае поздняя, легендарная версия представляется более вероятной: женщины в поздний период беременности обычно не бывают отменными танцовщицами; выступление же Сидзука в Камакура, как передают, являлось одним из самых ярких в ее блестящей карьере.
203
И Сидзука, и Бэнкэй представляются «сборными» персонажами, относимыми к отличным от Ёсицунэ уровням историчности (о котором мы располагаем проверенными историческими фактами). В свою очередь, Ёсицунэ гораздо менее «историчен», нежели Ёритомо, поскольку практически все сохранившиеся о нем сведения густо замешаны на легендах. Тем не менее, все подобные разграничения производятся лишь учеными; для большинства японцев реальность Бэнкэя, Сидзука, Ёсицунэ, Ёритомо и остальных персонажей примерно одинакова.
Сидзука — пример выдающегося женского характера; ее можно принять в качестве типа «героини поражения», полулегендарного персонажа, сопровождающего своего любимого. Когда бы я ни спрашивал японцев о неудачно закончивших свой жизненный путь героинях в истории их страны, они упоминали имя Сидзука. О другой героине того же типа и того же периода см. Томоэ.
Прежде, всего из-за того, что период военной гегемонии длился столь долго и на всем его протяжении женщины из самурайского сословия занимали все более и более подчиненное место, в японской истории сравнительно мало героинь (как удачливых, так и неудачливых) — исключая, разумеется, таких представителей культуры, как Оно-но Комати и Мурасаки Сикибу.
В самурайской среде отношение жены к мужу принципиально не отличалось от его отношения к своему господину и основывалось, таким образом, на полной и безусловной лояльности и подчиненности. Эти отношения вкратце описаны и оправданы у Нитобэ.
Полная женская самоотдача ради блага своего мужа, дома и семьи была столь же добровольна и почетна, как и полуотдача мужа ради блага его господина и страны. Самоотреченность, без которой неразрешимой остается любая загадка жизни, была основой мужской лояльности, точно так же, как и приверженности женщины дому. Она являлась рабой мужчины не более, чем ее муж — рабом своего непосредственного начальника, и роль, которую она играла, рассматривалась в качестве найдзё — «внутренней помощи». В оценочной шкале высшее место занимала женщина, обращавшаяся в прах ради мужа для того, чтобы тот мог обратиться в прах ради господина, который, в свою очередь мог следовать велениям Небес. (Nitobe, Bushido: The Soul of Japan, Rutland, Vt. and Tokyo, 1969 [впервые издано в 1905], c. l46.
Те героини, которые все же появлялись за время долгого периода военного правления (с середины XII до середины XIX века), редко были одиночками; чаще они выступали вместе со своими мужьями или близкими родственниками мужского пола, отражая их доблесть и славу точно так же, как и вассал — каким бы храбрым он ни был — мог всего лишь усилить престижный отсвет своего господина. Так, наиболее выдающиеся женщины XII века Томоэ, Сидзука и Масако получили возможность обрести героический статус посредством своих мужей, — соответственно Ёсинака, Ёсицунэ, Ёритомо, Подобно этому, знаменитая героиня XVI века Оити-но Ката (которая по легенде являлась, подобно Сидзука, самой прекрасной женщиной своего времени) храбро бросила вызов своему брату — всемогущему Ода Нобунага и совершила вместе со своим мужем Сибата Кацуиэ знаменитое самоубийство в стиле ницшеанского Gotterdammerung («Сумерки богов») в замке Кита-но Сё (1583); и все же главную роль в этом финальном акте героизма сыграл Кацуиэ, а не его жена. Опять-таки, Яманоути Кадзутоё-но Цума (1557–1617) была одной из самых почитаемых женщин своего времени, однако, как мы можем судить уже по одному ее имени («Жена Яманоути Кадзутоё»), слава к ней пришла через посредство ее мужа. Грация Хосокава (1563–1600) — знаменитая женщина, принявшая христианство — представляется одной из немногих героинь в японской истории, которые превзошли своих мужей в благородной жертвенности и славе.
Если не считать Бэнкэя, Сидзука и трех других до конца преданных спутников, во время своего периода несчастий Ёсицунэ был лицом, практически изолированным от людей. Отчего же предводитель, ставший столь неимоверно популярным после своих военных побед, внезапно превращается в человека слабого и всеми покинутого? Поскольку недостаток поддержки явился главной причиной его столь полного крушения, для понимания его героической карьеры такой вопрос — далеко не праздный. Одним из основных слабых моментов позиции Ёсицунэ было то, что военная поддержка, которой он располагал в свои победоносные годы, полностью зависела от его должности заместителя Ёритомо. Младший брат, являвшийся вассалом повелителя Камакура, сам не имел достаточно сильных феодальных последователей. Командиры, сражавшиеся с ним в битвах против Тайра, в основном были преданными Камакура, и как только для них стало ясно, что он впал в немилость у Ёритомо, они не шевельнули пальцем, чтобы вмешаться на его стороне. Когда разрыв стал окончательным, и Ёсицунэ попытался набрать в провинциях своих собственных последователей, его попытки были безуспешны. „Воины провинции Оми не присоединятся к Ёсицунэ“, — записано в одном из дневников тех времен, „…и хотя он повсюду искал самураев-[единомышленников], мало кто согласился ему помогать. [204] “
204
Из «Гёкуё» — дневника Фудзивара-но Канэдзанэ (1149–1207).
Многие из самураев, которых Ёсицунэ пытался привлечь на свою сторону, возможно, симпатизировали молодому генералу, однако, являясь членами клана Минамото, они прежде всего признавали своим начальником Ёритомо и видели, что шансы Ёсицунэ на успех был слишком малы, чтобы оправдать их измену повелителю Камакура. Они не только не собирались выступать за дело, обреченное на провал, но напротив — после длительного периода смут с нетерпением ожидали стабильности, которую обещал установившийся режим Ёритомо. Как обычно случается, после годов напряженности и кровопролития наступает спад того, что профессор Гастон Буту называет l’impulsion belliqueuse [205] и даже среди профессиональных солдат возникает общее желание мира и безопасности. Большинство из его воинов-сподвижников, вполне возможно, признавали и ценили Ёсицунэ за храбрость, искренность и другие личные качества, однако при всем этом они видели, что сопротивление камакурским властям сохранит в стране хаос, тогда как окончательная победа Ёритомо консолидирует силы и создаст эффективное военное правительство, которое окончательно установит порядок в стране и гарантирует незыблемость их позиций.
205
Фр. «импульсивная воинственность»
Помимо всего этого, стремление Ёсицунэ вербовать последователей затруднялось его импульсивным, непрактичным, индивидуалистическим характером. Он совершенно не обладал умением маневрировать и способностью своего брата использовать людей в своих целях. Будучи хорошим предводителем для своих солдат, он, в то же время, не обладал талантом ладить со своими командирами, и мы знаем, что многие генералы Ёритомо его не любили. Иными словами, Ёсицунэ был битой картой в политике, по своему темпераменту неспособным к маневрам, холодному планированию и компромиссам, которые необходимы для продолжительного успеха в этом мире. Соответственно, когда наступил кризис, он не смог получить поддержки от капитанов, располагавших большим количеством людей под своим командованием, и был вынужден довольствоваться небольшой группой лояльных последователей, многие из которых были горными разбойниками, монахами-воинами и вообще — личностями вне закона, которых соединяли с ним тесные личные связи. Одного за другим его сторонников загоняли к заливу военные силы Камакура, где их пытали, убивали или принуждали совершить самоубийство, покуда Ёсицунэ не остался с жалкой горсткой спасшихся. Вместе со своей пестрой маленькой группой он, наконец, добрался до своего последнего пристанища на северо-востоке. [206]
206
Бегство Ёсицунэ на северо-восток в качестве человека вне закона, которого преследуют, является легендарной традицией сасураибанаси и типично для японского романтического героя, находящегося в расстройстве чувств.
Прибыв в Осю, Ёсицунэ получил защиту и обещание постоянной поддержки со стороны Хидэхира — главы клана северных Фудзивара, который уже однажды в юности укрывал героя, когда тот спасался от преследования Тайра. Хидэхира был верховным правителем севера, и его автономную территорию в Осю можно рассматривать в качестве первого крупного феодального владения в истории Японии. [207] Его стратегическое положение в диком, отдаленном регионе, который защищала армия крепких и дисциплинированных воинов, делала его практически неприступным, и теперь, в 1187 году он являлся последним серьезным препятствием на пути к полной гегемонии Камакура. Ёсицунэ тайно поселился здесь в новой резиденции, которую Хидэхира построил ему между собственным особняком и рекой Коромо.
207
Осю существовало в качестве практически независимого государства со времен долгих северных войн XI века, а его столица Хираидзуми превратилась во внушительный центр, в некоторых отношениях соперничавший с самим Киото. Огромный храм Тюсон славился обильным использованием золота (добытым из богатых копей в Осю) для украшений, которые создавали некоторые из величайших художников позднего периода Хэйан. Для сравнения — ставка Ёритомо в Камакура представляла собой всего лишь грубый военный лагерь.