Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Шрифт:
Род Асикага, главой которого был Такаудзи, восходил непосредственно к клану Минамото. Породненные многочисленными браками с Ходзё, они более ста лет наслаждались престижем и широким влиянием в качестве одной из основных военных фамилий на востоке. У Асикага была репутация чрезвычайно честолюбивых людей, говорили, что какое-то время они даже старались выжить Ходзё, считая их стоящими ниже себя на социальной лестнице. [292] Такаудзи, которому во время побега Годайго было двадцать восемь лет, был особо энергичным и ярким членом семьи, и Ходзё поставили его во главе экспедиционных сил, дабы выправить положение на западе. Все же, они, вероятно, не слишком доверяли молодому амбициозному генералу, поскольку настояли на том, чтобы, покидая Камакура, тот оставил заложников.
292
Ходзё были побочной ветвью рода Тайра; Асикага вели свое происхождение от Минамото-но Ёсииэ. В соответствии с описанием, данным в Нан Тайхэйки (1402), Ёсииэ прорицал, что через семь поколений его отпрыски будут управлять Японией. Асикага Иэтоки (дед Такаудзи) являлся потомком Ёсииэ именно в седьмом поколении, однако все полностью контролировалось Ходзё, и, казалось, осуществиться пророчеству его предка не было суждено, Соответственно, он вознес молитвы Великому Бодхисаттве Хатиман (божеству войны), являвшемуся покровителем рода Минамото, и, предложив свою жизнь в обмен на то, чтобы предсказание исполнилось через три поколения, совершил ритуальное самоубийство. Реальность предсказания Ёсииэ
У них были серьезные причины для беспокойства. Две недели спустя прибытие в столицу, Такаудзи, который имел тайные сношения с императорской ставкой и получил от Годайго предписание «строго наказать» Бакуфу, внезапно объявил, что меняет стороны и теперь будет сражаться за императора. Он выгнал из Киото гарнизон Ходзё, а затем послал по всей стране гонцов набирать союзников для решительного наступления на своих недавних повелителей. [293] Хотя Такаудзи облекал свои заявления в роялистскую терминологию, подтекстом его отступничества была уверенность, что пришло время сбросить Ходзё и установить контроль своего рода, как законных наследников Минамото. А ради того, чтобы сделать это более привлекательным и получить широкую поддержку, он представлял себя в качестве убежденного сторонника императора. [294]
293
В качестве предосторожности, на случай, если посланники будут схвачены силами Камакура, Такаудзи приказал написать записки на маленьких листках бумаги и спрятать их в пучках волос или складках одежды.
294
Отсутствие всякого идеализма в верности Такаудзи императору, вовсе не было чем-то особенным в среде японских военачальников, которые на протяжении всей истории стремились скрывать за заявлениями о лояльности трону свои менее впечатляющие намерения. Отступничество Такаудзи было, может быть, несколько более откровенным, чем у прочих, однако его отношение к императорской фамилии было среди военных скорее правилом, чем исключением.
Для Ходзё такая резкая перемена в Такаудзи была катастрофой, поскольку она сразу же обнаружила их слабость. Падение киотосского гарнизона принудило их снять осаду с Тихая. Многие командиры войск Бакуфу были убиты или казнены, а большинство солдат перешло на сторону Такаудзи.
Несколько недель спустя Нитта Ёсисада, двоюродный брат Такаудзи, повел наскоро собранную армию в атаку на Камакура. Недавнее поражение на западе безнадежно деморализовало Ходзё, и они были слишком слабы, чтобы организовать какое-нибудь серьезное сопротивление. Камакура, военная столица, основанная Ёритомо полтора века ранее, пала под ударами роялистов, и была большей частью разрушена. Видя, что все кончено, Такатоки (регент) и другие лидеры Бакуфу совершили массовое самоубийство, предпочтя его риску попасть в плен, и, таким образом, в конце девяти поколений правления Ходзё была поставлена точка. [295]
295
«Хроника Великого Спокойствия» комментирует падение Ходзё в словах, напоминающих начало «Сказания о Доме Тайра», где говорится о падении рода Тайра за полтора века до этих событий:
Поистине, глупыми были эти восточные воины! Многие годы они управляли всем под небесами, распространив свою власть во все уголки земли. Однако, поскольку у них отсутствовал правильный дух правления страной, их крепкие доспехи и острое оружие не устояло против палок и кнутов, и в одно мгновение они были полностью уничтожены. С древних времен и поныне гордые в этом мире низвергаются, тогда как скромные остаются в живых… (Тайхэйки, I: 388.)
Несмотря на схожесть, тон этого отрывка гораздо более дидактичен, нежели плач, которым начинается «Сказание о Доме Тайра», с его меланхолическими, буддийскими мотивами.
Путь возвращения Годайго в столицу был открыт, и император с триумфом въехал в нее в начале шестого месяца 1333 года. Он немедленно сместил императора Когон, своего соперника из Старшей Линии, чье правление он никогда не признавал, и отменил все придворные назначения, сделанные в его отсутствие. Как и Луи XVIII после своего возвращения в Париж в 1815 году, Годайго счел свой возврат к реальной власти делом свершившимся и срочно приступил к установлению того, что, по его мнению, являлось законным порядком. Цели его были, в самом полном значении этого слова, реакционными. Мотивом, лежавшим в основе каждого его поступка, являлось возрождение прямого политического правления императорской фамилии, представленной Младшей Линией, к которой он сам принадлежал. Тот факт, что подобное прямое правление практически не существовало в японской истории, за исключением, разве, туманной античности, ни на шаг не отклоняло Годайго от его цели, и, безусловно, ни один из его придворных советников не горел желанием известить его, что он пытается вернуться к вымыслу. [296]
296
Главным интеллектуальным наставником Годайго был знаменитый аристократ, государственный деятель, ученый и воин Китабатакэ Тикафуса (1292–1354), который, вместе с Масасигэ, является одним из главных героев-роялистов той эпохи. Основной труд Тикафуса, «Записки об Истинном Наследовании Божественных Правителей» (Дзинно сётоки), написанный за то время, когда он находился в замке, осажденном его врагами Асикага, был представлен ко двору лишь в 1339 году, когда Годайго умер в Ёсино, однако его консервативные в социальном плане идеи, то ударение, которое он делал на важности законного наследования и лояльности, оказали значительное влияние на движения времен Реставрации. В знаменитых начальных строках этой книги, которые цитируют все националисты, начиная с XVIII века, подчеркивается та идея, что уникальность Японии заключается в божественном происхождении правящих императоров, и призывается быть им безоговорочно покорными:
Великая Ямато — священная земля. Наши божественные предки заложили ее основы, и на протяжении столетий ею управляли потомки Богини Солнца. Это относится только к нашей стране, — ничего подобного никогда не случалось в других странах. По этой причине Японию называют Божественной Землей. Каждый человек, рожденный на земле императоров, должен быть предан императору, даже если это означает необходимость пожертвовать своей жизнью. И пусть никто не думает, что за это он заслуживает какого бы то ни было вознаграждениям (Дзинно сётоки, изд. «Иванами сётэн», Токио, 1936, стр. 17, 19.)
В первый месяц после своего возвращения император сделал ряд важных назначении. Его сын, принц Моринага, получил высший военный пост Сёгуна. Это был титул, который победоносный Такаудзи желал получить себе, однако против принципов Годайго было награждать таким отличием кого-либо из военной семьи. Вместо этого Такаудзи был назначен главнокомандующим восточными провинциями и губернатором Мусаси. Но даже это многими придворными советниками Годайго расценивалось, как слишком большая честь, — они считали Асикага не более, чем восточными парвеню. Отношения Годайго и Такаудзи были, однако, пока еще в фазе медового месяца и, хотя император никогда по-настоящему не доверял генералу-перебежчику, он был намерен вознаградить его. [297] Среди остальных первоначально принятых Годайго мер, было учреждение Отдела Назначений — чрезвычайно важного департамента, рассматривавшего заявления и награды, и восстановления Отдела Регистрации, сформированного почти три века назад для управления малыми поместьями. В 1334 году император изменил название годов правления на Кэмму (слово, позже ставшее обозначением всего реставраторского движения) и приказал
297
Китабатакэ Тикафуса был среди тех, кто особо горячо противился этому назначению. Годайго же, напротив, не только желал вознаградить Такаудзи за его временную приверженность делу роялистов, но и признавал его человеком особых возможностей, которого следовало сохранять на своей стороне. В то время Такаудзи энергично наводил порядок в самом столице и в округ нее, безжалостно карая грабителей, мародеров и прочих нарушителей закона.
В это время Масасигэ не играет особо выдающейся роли в делах государства. Будучи японским героем, он преуспевал в тяготах и опасностях, а не в благоприятных финалах. Традиционные описания, однако, подчеркивают чувство огромной благодарности императора герою после возвращения его в столицу. В «Хронике Великого Спокойствия» имеется следующая запись:
Кусуноки Тамон Масасигэ из охраны Среднего Дворца, вышел встречать [императора] с семью тысячами всадников. Фигура его была впечатляющей. Его Величество поднял занавес [паланкина] высоко и, приказав Масасигэ приблизиться, обратился к нему с благодарностью: «Скорый успех Великого Дела стал возможен исключительно благодаря вашей преданности в сражениях». Масасигэ поклонился и твердо отклонил честь, предлагаемую императором: «Если бы не мудрое правление Вашего Величества и не его божественное умение утихомиривать беспорядки, как могли бы жалкие выдумки несчастного слуги сделать возможным победу над столь могучим врагом? [298] »
298
Тайхэйки, с. 370. Описания Масасигэ в довоенных школьных учебниках представляли дело так, как если бы великий герой-роялист захватил Киото почти в одиночку против Ходзё; роль же Такаудзи в этой победе тщательно затушевывалась.
К счастью, этот ответ на японском языке звучит не столь льстиво; в нем гораздо больше терпимости к выражениям типа «я, ничтожный», чем в английском. Судя по «Хронике», Масасигэ было дозволено ехать впереди эскорта императора на пути в Киото. [299] В 1333 году Годайго сделал его губернатором Сэтцу и Кавати — горных провинций, где проходили его основные бои, он также был повышен до пятого ранга; позже его назначили членом Отдела Регистрации и Отдела Назначений. Эти блага были несопоставимы с дарованными принцу Моринага и Такаудзи, однако для воина социального ранга Масасигэ они были достаточно щедрыми и вызвали основательное недовольство среди придворлой аристократии и у Асикага. Несмотря на их ропот, Годайго включил Масасигэ в круг своих приближенных, продолжая осыпать его милостями, как за исключительную преданность, так и будучи уверенным, что Масасигэ из-за своего низкого происхождения менее других способен бросить вызов императорскому правлению. [300]
299
Масасигэ был хорошо вознагражден за свою службу, но и этого было недостаточно для его поздних обожателей. «Трагично, — писал Рай Санъё (1780–1832); что Годайго был настолько глуп, что не наградил Масасигэ титулами и почестями, достойными его деяний, ибо таким образом он открыл дорогу зловредному Асикага Такаудзи к захвату власти, что бросило грязное пятно на трон». W.G.Beasley, ed., Historians of China and Japan, (London, 1961), p.261.
300
Масасигэ был одним из четырех ближайших советников Годайго, известных под названием «Три дерева и Одна Травинка», произведенным от их имен: Юки, Кусуноки, Хоки, Тикуса (ки — дерево, куса — трава).
Реставрация императора Годайго, целью которой было изменение всего хода японской истории, обернулась полным фиаско. Главной причиной этого стала непродуманная, беспорядочная практика раздачи наград тем, кто принимал участие в свержении камакурского режима Бакуфу. Большинство воинов, переметнувшихся на сторону роялистов, сделали это в ожидании соответствующей компенсации. Как красноречиво выразил это Джордж Сэнсом, «сквозь воинственные кличи и пышные речи феодальных воинов можно было расслышать неумолчный шопот: „Собственность! Собственность!“» [301] При новом же правящем режиме земельные награды даровались прежде всего придворным аристократам, практически ничем не способствовавшим победе Годайго. Эта и подобные ей несправедливости не могли не вызвать гнев вооруженных людей, наводнивших столицу в ожидании удовлетворения своих притязаний и столкнувшихся с бюрократическими оттяжками и коррупцией. Поскольку Годайго был уверен, что будет как править, так и управлять, он настоял на персональном подтверждении всех новых земельных держаний. В то время, как у возмущенных воинов отняли их десерт, сам он без колебаний позволил себе вопиющую роскошь вроде перестройки дворца. Такое наплевательское отношение к тем, кто поддержал его военной силой, ослабляло их веру в новое правительство, а надменное высокомерие восстановленной в правах аристократии зачастую заставляло жалеть об оставлении Камакура. [302]
301
George Sansom, History of Japan, 1334–1615, p. 287.
302
Даже «Хроника Великого Спокойствия», несмотря на очевидную «про-годайгосскую» ориентацию, неодобрительно отзывается о хаосе в политике награждений и «капризном правлении» Годайго. Там, к примеру, приводится факт, что из нескольких военачальников, сражавшихся за императора с выдающейся храбростью и верностью, лишь один получил во владение землю, но даже ему не было даровано звание правителя (сюго).
Отвлекаясь, от чисто практических недостатков в управлении, можно сказать, что у Реставрации не было ни малейших шансов пройти успешно. Неудача была заложена в самой ее концепции. Идеал Годайго, состоявший в том, чтобы «вернуться к Энги», то есть к предположительно благоприятным условиям, превалировавшим в начале десятого века, был чистой фантазией. Большинство высокопоставленных аристократов оказались полностью беспомощны при столкновении с экономическими вопросами, которые долгое время находились в ведении Бакуфу, а в Отделе Регистрации и подобных департаментах, правительство было вынуждено все более прибегать к помощи персонала из военного сословия, что прямо противоречило идее аристократического правления. Аристократы давно уже утратили возможность и способность управлять и могли существовать лишь при условии терпимого отношения со стороны военных, которых они столь непредусмотрительно презирали. Таким образом, единственным важным вопросом в Японии четырнадцатого века было не то, перейдет ли правление в руки аристократии или воинского класса, но какую конкретно форму примет новое военное правление.
Политика Годайго не то, чтобы представляла собой полный анахронизм, но доказывала, что он никогда не понимал, отчего так много представителей класса военных перешли на его сторону и поставили его у власти. В случаях с несколькими отдельными выдающимися личностями, типа Масасигэ и Ёсисада, речь действительно могла идти о поддержке, как результате возрождения духа роялизма, однако большинство воинов приняло его сторону из-за недовольства конкретным военным режимом. Как очень хорошо знал Такаудзи, он со своими воинами уничтожили Бакуфу в Камакура не для того, чтобы реставрировать власть двора, но ради достижения своих собственных целей, и в конечном итоге очень мало кто из них поддерживал бы императорское правительство, невзирая на его законность, если бы оно игнорировало их требования. Слепо цепляясь за иллюзию относительно того, что роялизм, а не собственные интересы были движущими мотивами его воинов — а иллюзия эта, без сомнений, укреплялась наличием таких людей, как Тикафуса и Масасигэ — Годайго ошибся как в оценке духа времени, так и человеческой природы в целом. Этим он обрек и себя, и горстку своих истинных сторонников на окончательное поражение.