Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Шрифт:
Серия инцидентов 1636 и 1637 годов позволяют судить об отчаянном положении местных христиан. В конце 1637 года набожный крестьянин из деревни на Южном Арима, на самой оконечности полуострова, достал старое изображение Господа, которое он хранил в сундуке из боязни, что его кто-нибудь найдет и сообщит об этом властям. С изумлением и радостью он обнаружил, что, пока картина лежала в сундуке, на ней появился оклад. Чудо! Он немедленно сообщил об этом своим единомышленникам, в том числе старшему брату, который был деревенским старостой, и несколько дней спустя все они втайне собрались в его доме, чтобы поклониться картине и восславить Бога. Однако, новость об этой встрече просочилась наружу, и несколько полицейских поспешили в маленькой лодке из ближайшего отделения в Симабара. Они ворвались в дом как раз в тот момент, когда шла тайная литургия, и арестовали шестнадцать участников, включая обоих братьев. Арестованные были связаны и отосланы в Симабара, где их должным образом казнили в назидание другим. [358] На следующий день после того, как было объявлено это мрачное известие, жители деревни праздновали Вознесение, бесстрашно вывесив свои белые христианские флаги. Когда управляющий попытался вмешаться, разгневанные участники убили его. Верующие Южного
358
По одной из версий, только двое братьев были арестованы и казнены.
359
Есть большое количество различных описаний этого инцидента (например «Сёгун то даймё», с. 41–42, и Окада, Амакуса, с. 3–4). В общем они, вероятно, аутентичны, однако многие детали представляются побочными, и вряд ли (как часто предполагается) именно этот
В большинстве современных японских исследований того времени описываются исключительно религиозные мотивы восстания. Современные ученые, однако, придают основное значение экономическим факторам, настаивая, что Симабара явилась в сущности не христианским восстанием, но яростным протестом крестьян в бедном, отсталом регионе Японии, против грабительских налогов, которыми их обложили феодальные правители. Как ни странно, экономические мотивы подчеркивались также и европейскими наблюдателями, в том числе Дуарте Корреа, доверенным лицом Священной Инквизиции, [360] который во время восстания сидел в тюрьме на Кюсю, ожидая, когда его сожгут. Корреа вряд ли можно назвать экономическим детерминистом, однако в своем описании восстания он отмечает жалкие условия жизни, доведшие местное населения до отчаяния, и цитирует высказывание одного японца: «причины восстания были не в том, что его участники являлись христианами, поскольку во времена, когда их было много, в том числе — и высокопоставленных лиц, они никогда не восставали». [361]
360
«В августе [1638] в Омура, Дуарте Корреа, близкий к Святому Ордену, член Общества Иисуса, после двух лет плена был предан жестоким пыткам и в конце концов сожжен на медленном огне.» Leon Pages, Histoire de la religion Cretienne au Jароп depuis 1598 jusqu'`a 1651 (Paris, 1869-70), 11:850.
361
Boxer, Christian Century in Japan, pp.377-78. Отчет Корреа, «Relacam do alevatamento de Ximabara, e de seu notavel cerco, e de varias mortes da nosson Portuguezes po la Fe», мы находим на стр. 403–411 у Pages, Religion Chretienne au Japon. Он был переведен на японский язык (Токио, 1949), но, насколько мне известно, на английском его пока нет. «Те, которых интригуют маленькие иронии жизни, — замечает профессор Боксер (Christian Century in Japan, p.497), с интересом узнают, что оригинальный проект [манускрипта Корреа] был посвящен Генеральному Инквизитору Португалии Дом Франсиско де Кастро, известному преследователю евреев, сжигавшему их; сам Корреа был зажарен до смерти на медленном огне в августе 1639 года.»
Несомненно, у чиновников сёгуната были веские причины подчеркивать религиозную природу восстания, поскольку это давало конкретный повод их антихристианской политике; и местные власти очевидно предпочитали представить Симабара как результат религиозного фанатизма, а не как отчаянный бунт голодающих людей против своих угнетателей. «Выдвигают религиозные причины восстания, — пишет Паже в своей знаменитой „Истории Японского Христианства“, — однако они не представляются достоверными.» Японское правительство, указывает он, подчеркивало религиозные мотивы, «дабы прикрыть свои недостатки и спасти лицо». [362]
362
Pages, Religion Chretienne au Japon, pp. 842-43.
Вину за экономические тяготы крестьянства на Кюсю не следует полностью относить на счет беззакония местных властей. У нас нет никаких сведений о том, что такие высокопоставленные лица, как Мацукура или Тэрадзава были коррумпированы или плохо управляли вверенными им территориями. Однако, они вынуждены были подчиняться все более обременительным и нереальным налогообложениям центрального правительства Бакуфу на «внешних даймё», [363]– вполне естественно, что они перекладывали все эти тяготы на единственный источник сельскохозяйственного довольства — крестьянство, трудившееся из последних сил на рисовых полях. [364] Ситуацию усугубляло то, что, начиная с 1634 года, урожаи на Кюсю были постоянно низкими, а в 1637 году выдался неурожай. Обыкновенно в такие тяжелые времена местные налоги снижались, однако это было невозможно осуществить из-за необходимости сдачи в закрома Бакуфу рисовой подати. Дополнительные расходы на полуострове возникли и при строении нового замка Симабара. Повелитель Мацукура не только не снизил, но, напротив, поднял налоги со своих крестьян. В дополнение к обычной продуктовой подати, они были обложены налогами с каждой двери, с очага, с полки, со скота, и даже с каждого рождения или смерти. Поскольку обычно подати выплачивались рисом и прочими зерновыми культурами, результатом стало повсеместное недоедание и голод. Ситуация достигла своего пика в 1637 году, когда, по отчетам того времени, крестьянам приходилось есть тину и солому.
363
Тодзама — даймё (феодальные лорды) на Кюсю и в других местах, не подчинявшиеся Токугава вплоть
364
Цудзи Тацуя, Эдо Бакуфу, Токио, 1966, с. 323.
В этих мрачных условиях регулярные сборы подати, очевидно, представляли проблему. Иногда крестьяне скрывали еду, чтобы спасти себя и свои семьи от голода, однако чаще всего им практически нечего было скрывать, и они просто ничего не могли сказать на требования сборщиков. Власти в Симабара и Амакуса решили, что необходимы жестокие методы, ибо крестьяне ведь — как кунжутовые семена: «чем сильнее их давишь, тем больше они отдают.» Повелитель Мацукура, уже прославившийся своим безжалостным обращением с христианами, использовал теперь свой опыт в запугивании злостных неплательщиков. Следующее описание изобретенной им пытки «Пляска Мино» содержится в письме Николауса Кукебакера, главы голландской фактории близ Нагасаки, к генерал-губернатору Формозы:
Тех, кто не мог уплатить положенные налоги, по приказу [Мацукура] одевали в грубую соломенную накидку, сплетенную из разновидности травы, с длинными и широкими рукавами, которую японцы называют мино и которая используется рыбаками и прочими крестьянами для защиты от дождя. Эти накидки крепко привязывали к шее и туловищу, руки закручивали веревками за спину, и после этого соломенную накидку поджигали. Люди не только получали ожоги, но некоторые сгорали до смерти; другие убивали себя, яростно катаясь по земле, или тонули. Эту трагедию называют «пляской Мино» (мино-одори). [365]
365
Переведено в James Murdoch, A History of Japan (reprinted London, 1949), II:650.
Для того, чтобы жертвы горели поярче и сильнее устрашали своих деревенских соседей, которых принуждали смотреть на это ужасное зрелище, ответственные за экзекуцию приказывали натирать накидки ламповым маслом; часто эти наказания устраивались после заката, как какой-нибудь мрачный фейерверк.
Когда такого рода прямолинейные методы не приводили к ожидаемым выплатам, власти арестовывали в качестве заложников жен или дочерей неплательщиков и подвергали их болезненным и унизительным процедурам, например, подвешивали их вниз головой или раздевали догола. [366] Были случаи, когда мужья, особенно те, кто ранее принадлежал к военному сословию, а теперь стал фермером, предпочитали убить своих жен и детей собственными руками, чтобы не подвергать их подобному позору. Часто женщин оставляли погруженными в ледяную воду до тех пор, пока они не умирали, или, как надеялись власти, их семьи не восполняли недоимки. В декабре 1637 года беременная жена старосты одной из деревень в Амакуса была посажена в «водяную тюрьму», пробыла там шесть дней и шесть ночей и умерла при родах. Корреа описывает другой случай, произошедший в Симабара в том же месяце:
366
Окада, Амакуса, с. 17.
Была схвачена дочь старосты деревни и, поскольку она оказалась молодой и красивой (moca donzella, e fermosa), ее выставили обнаженной и ставили клейма по всему телу раскаленными прутьями. Ее отец, предполагая, что дочь просто будет заложницей до тех пор, пока он не выплатит долг, согласился расстаться с ней, однако, услыхав, какому варварскому обращению она подверглась, он обезумел от горя и, призвав своих друзей, напал на местного исправника и убил его. [367]
367
Pages, Religion Chretienne au Japan, p.405. «Судебный пристав» или «управляющий имением» (по-португальски ministro dejustica) предположительно соответствует местным дайкан.
Как считает Паже, именно этот инцидент привел к общему восстанию. Было бы ошибочным, однако, выделять какой бы то ни было отдельный случай, как решающий. Восстание в Симабара явилось результатом сочетания экономических и религиозных причин. В самом его начале экономические факторы были, возможно, более действенными; однако, как только движение набрало силу, и угнетенные крестьяне объединились вокруг лидеров и лозунгов главным образом христианского толка, восстание стало все более приобретать религиозный характер. Хотя экономические страдания крестьянства и были важнейшей причиной, Амакуса Сиро и другие настаивали на том, что их цели являются исключительно религиозными. Предводители Восстания в Симабара желали воодушевить своих сподвижников, сосредоточивая внимание на идеологических моментах более, нежели на моментах материального характера. В послании, адресованном властям несколько месяцев спустя после начала движения, они заявляли:
Дело просто в том, что христианство не признается отдельной школой…Сёгун издал много запрещающих указов, приведших нас в глубокое уныние. Среди нас есть такие, кто ставит надежду на будущую жизнь превыше всего. У них вообще нет выхода. Из-за того, что они не изменяют своей религии, их подвергают различным жестоким наказаниям, бесчеловечному позору и ужасным страданиям, покуда, наконец, не замучивают насмерть за их преданность Господу на небесах. Другие, пусть и решительные люди, обладая чувствительным телом и боясь пыток, скрывая свою скорбь, подчинились воле [Сёгуна] и отреклись. Поскольку дела шли так и не иначе, чудесным и непредсказуемым образом все люди объединились и восстали. Продолжай мы жить, как жили, не пытаясь отменить указанные законы, мы неизбежно претерпели бы все возможные виды наказаний; мы бы согрешили против нашего Господа в вышних, обладая слабыми и чувствительными телами, а в заботах своих коротких жизней растеряли бы и то, что обрели. Все это переполняет нас неизбывной скорбью. По этой причине мы и находимся в нынешнем состоянии. [368]
368
Заявление датируется 17 февраля 1638 года. Murdoch, History of Japan, p.660.