Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Шрифт:
Во втором половине XIX века, когда вновь была предпринята попытка реставрации императорской власти (на этот раз удачная), героический статус Масасигэ был вновь официально подтвержден. Почти через пять веков после смерти он был возведен в Первый Младший Ранг. Для простолюдина это было фантастическим назначением, наверняка шокировавшее бы его современников-традиционалистов, таких как Китабатакэ Тикафуса. В новых школьных учебниках Масасигэ превозносился, как воплощение лояльности, а история его жизни вдалбливалась в голову каждого японского ребенка, как блестящий пример патриотизма и этики Бусидо. Одним из первых актов, предпринятых молодым правительством Мэйдзи, была постройка у реки Минато храма в его честь. [332] Следующим знаком почтения было сооружение статуи Масасигэ, изображавшей его на коне рядом с императорским дворцом в Токио в духе типичного для эпохи Мэйдзи синкретизма, эта статуя в честь самого японского из всех героев была возведена совершенно в западном стиле.
332
Большинство построек храма, посвященного герою, сгорели во время бомбардировки Кобэ во время Второй мировой войны, однако к настоящему времени они благополучно восстановлены с помощью бетонных форм. «Почитание Кусуноки» не обошло и людей с Запада. Профессор Варлей цитирует комментарии Уильяма Гриффиса, американца, работавшего в Японии в начале эпохи Мэйдзи. В 1876 году тот сделал следующую запись:
Из всех персонажей японской истории выше всех стоит Кусуноки Масасигэ, выделяясь чистотой своего патриотизма, самоотверженностью в преданности долгу и спокойствием своего мужества; говорят о нем с почтительной нежностью, с восхищением, в котором отсутствуют шаблонные слова, видя в нем ничем не замутненное зеркало лояльности. Я много раз спрашивал своих японских учеников и друзей —
Восславление этого малоизвестного воина с горы Конго достигло нового пика в ультранационалистический период, и в 30-х годах система образования, контролировавшаяся государством, представляла его в качестве наидостойнейшего самурая во всей долгой, напичканной героями истории Японии. Во время Второй Мировой войны среди летчиков-камикадзе Масасигэ был самым почитаемым историческим героем, являясь гораздо более достойным примером для молодых бойцов, нежели несколько болезненный, слабый образ Ёсицунэ; отчаянные самоубийственные атаки на Окинаве получили наименование «Кикусуй» по названию его герба с хризантемой. Крах милитаризма и императорской системы в 1945 году положили конец официальному апофеозу Масасигэ, однако для всех традиционалистов он остается знаменитым и любимым образом.
Тем не менее, почти сразу же началось и развенчание Масасигэ. Уже в эпоху Мэйдзи историки ставили под сомнение многие моменты легенды о нем, а уже в не столь отдаленные времена было выдвинуто предположение о том, что Масасигэ являлся не кем иным, как предприимчивым головорезом (акуто), посмертно облаченный в героическую мантию для того, чтобы вызвать симпатии к делу «южных», а также получить идеальную модель лояльности. [333] В соответствии с этой точкой зрения, Масасигэ был скорым на выдумки провинциальным бандитом, поддерживавшим Годайго не по причине какой бы то ни было приверженности законной династии, но потому, что он рассчитывал, что это поднимет политический и экономический статус его семьи; до определенного времени его расчеты оправдывались, и он вырос от неизвестного типа из провинции Кавати, поставленного вне закона, до одного из главных советников императора в столице. Однако, в конечном счете оказалось, что он поставил не на ту лошадь, и ему пришлось покончить с собой. Создатели легенд позднейших времен исказили факты и представили Масасигэ в качестве вызывающей жалость, трагической фигуры, анахронистически наделив его идеалами лояльности (тюсин), которые в действительности были сформулированы лишь много времени спустя. Так последующие поколения изобрели героя, имевшего чрезвычайно мало сходства с реальным лицом, а может, не имевшего с ним ничего общего.
333
Например, см. Сато, Намбокутё-но доран, Приложение, с. 1–6, и Уэмура, Масасигэ, с. 139.
Версия, пересматривающая взгляды на героя, представлена здесь в достаточно резких выражениях не для того, чтобы ее можно было легко опровергнуть, но чтобы подчеркнуть, что крайняя недостаточность объективной информации о Масасигэ позволяет создавать поразительное многообразие конструкций. Важен способ, посредством которого редкие и разбросанные исторические сведения были затемнены или извращены ради создания определенного типа легенды.
Как же в таком случае следует интерпретировать этого таинственного самурая, история которого дошла до нас из тьмы веков? Вероятнее всего, о его происхождении у нас никогда не будет точных сведений, однако похоже, что претензии Масасигэ на наличие аристократических предков были фиктивными, и что он начал свою карьеру в качестве грубого, неотесанного воина с гор. Относительно его военных талантов сомнений мало. Даже со всеми скидками и допущениями, из «Хроники Великого Спокойствия» становится ясным, что это был изобретательный командир и хитрый стратег, который, постоянно сталкиваясь с превосходящими силами противника, прибегал к умелой партизанской тактике и нестандартным уловкам. В Байсёрон — труде, составленном очевидными сторонниками режима Асикага, мы находим следующий комментарий смерти Масасигэ: «Поистине, не было ни единого — друга или врага — кто бы не горевал о смерти столь одаренного воина». [334]
334
Цит. у Уэмура, Масасигэ, стр. 194. Прославившие Масасигэ гибкость и способность к импровизациям сродни силе воображения художника. Его героизм становится очевиден при разделении стремлений его духа (лояльность, самопожертвование и т. д.) и рамок практической действительности (неравенство сил, коррумпированность двора и пр.). Воображение Масасигэ, результатом которого были нетривиальные действия и умелая стратегия, заполняет вакуум его объективной слабости.
Постоянное ударение, делаемое на моральности, искренности и тому подобном, может быть интерпретировано схожим образом: воображение героя создает свой собственный мир в пустоте между тем, что есть, и тем, что должно быть. Типичный японский герой в Кабуки, фильмах тямбара и т. п.,- одинокий воин, побеждающий сотни кровожадных оппонентов своим блистающим мечом, символизирующим чистоту его искренности. В популярных фильмах Дзатоити, например, слепой герой, мастерски владеющий мечом, отражает нападения орд яростных бойцов и никогда не бывает побежден, поскольку он один вооружен искренностью. Простая численность бессильна против подобной силы духа. В истории о Масасигэ Бакуфу, несмотря на свои подавляющие материальные ресурсы, уязвимо, поскольку не располагает «духовным» лидером, который смог бы мобилизовать своих сподвижников воображением и искренностью. Масасигэ обеспечивает роялистам победу, однако, упрочив на троне Годайго, он теряет свою духовную raison d'etre. У легендарного героя нет реального места в истории, которую волнуют лишь факты экономики и политики: благоприятное разрешение проблем исключает его существование). Он не появляется в качестве основной фигуры до тех пор, пока дело роялистов вновь не оказывается под угрозой. Когда, наконец, император отказывается от совета Масасигэ, тот теряет духовную силу и становится обречен. В этом легендарном смысле Масасигэ представляет идеальный образ искренности, которая хотя и может осветить мир, подобно вспышке молнии на темном небе, но будет неизбежно уничтожена действительностью, которая далеко не чиста. Такаудзи же, разумеется, — совершеннейший пример компромиссов, реализма, политической расчетливости и удачи.
Выяснить, каков был характер Масасигэ, какие им двигали мотивы, более трудно. Есть свидетельства что для военного человека он был скромен по натуре и всегда готов хвалить других за их достижения. [335] Есть также свидетельства, что он был милостив к беззащитным крестьянам и заботился о своих солдатах. Однако, это можно считать приукрашиванием того времени в целях представить его истинным джентльменом, понимавшим аварэ. В отношении решающего вопроса о лояльности Масасигэ, следует безоговорочно признать, что, какими бы ни были первоначальные мотивы его решения примкнуть к Годайго, в 1331 году поддерживать его сторону было делом малообещающим, тем более — в 1336-м; он же упорно придерживался ее до конца, хотя и имел возможность, подобно Такаудзи и многим другим, в свое время перейти на другую сторону, обеспечив этим свою безопасность и процветание. Во времена ненадежных союзов он оставался непоколебим в своей оппозиции врагам императора, — сперва Ходзё, а затем Асикага. Даже когда он понял, что ситуация отчаянная, что его советы игнорируют, он ничуть не был поколеблен в решимости исполнить приказы двора, ринувшись в бой и приняв свое Ватерлоо у реки Минато. Яростная, безоглядная решимость — вот что действительно должно быть отмечено в качестве самой выдающейся черты характера Масасигэ: единожды решив противостоять Бакуфу, он ни разу не сошел с избранного пути. [336]
335
Например, инцидент, описанный в «Кикути Такэтомо Синдзё», когда Масасигэ пытался убедить императора Годайго в том, что «роялист номер один» (тюко дайити) — это не он, но Кикути Такэтори, отдавший свою жизнь за дело трона. Уэмура, Масасигэ, с. 139.
336
Профессор Сато считает, что в Масасигэ сочетались
Какими бы ни были мотивы его неистовой жизни, ясно одно: ему не удалось достичь своей конечной цели. И именно поражение Масасигэ, ознаменованное катаклизмом 1336 года, восстановлением Бакуфу Асикага два года спустя и, наконец, падением «южного» двора, закрепило его образ основного героя-самурая. Находись Масасигэ на стороне победителей — никакая храбрость или лояльность не принесли бы ему того почтения, которое он обрел у последующих поколений. [337] Неудача Масасигэ была тем более значительной, что возникла не от стечения обстоятельств или невезения, но по причине его решительной поддержки «проигравшего». Связав себя со столь упрямым, неадекватным хозяином, как Годайго, Масасигэ намеренно обесценил годы затраченных усилий, все свои блестящие победы, все свои жертвы.
337
Таким образом, в смысле традиции хоганбиики («симпатизирования проигравшим»), это помогло укрепить последующую популярность и узаконивание Южного Двора. Если бы Такаудзи и Когон потерпели решительное поражение в 1336 году, то они (а не Масасигэ и Годайго) могли бы стать героями последующих столетий, а Северный Двор обрел бы ностальгическое очарование и престиж, выпавший на долю Ёсино.
Реставрация Кэмму и то, что за ней последовало, дали самый богатый урожай героев-неудачников в японской истории, в число которых входят Китабатакэ Тикафуса, Годайго, принц Моринага, Нитта Ёсисада, Кодзима Аринори и Кусуноки Масацура; [338] следует отметить, что именно они, а не их победители, были самыми почитаемыми фигурами того периода. Масасигэ выделяется в этом ряду по той причине, что в его жизни наиболее выпукло представлена японская героическая парабола: самоотверженные усилия в борьбе за безнадежное дело, приводящие к первоначальным достижениям и успехам, но оканчивающиеся славным поражением и храброй, мучительной смертью. [339]
338
После поражения при реке Минато, Нитта Ёсисада продолжал бороться с Асикага и их сторонниками до тех пор, пока не погиб в бою в возрасте 38 лет.
339
Масасигэ сравнивали со многими иноземными героями. Например: «Масасигэ можно сравнить с Бертраном Жесклэном из Франции в преданности императору и храбрости.» (Дайдодзи Юдзан, Будо сёсин-сю [Токио, 1965], с.71].) Легендарный бретонец, однако, был на сторонепобедителей в войне против англичан. Его также часто называли «японским Байяром» — (например, Joly, Legends, p. 306), имея ввиду выражение «рыцарь без страха и упрека». Однако, Байяр, хотя он и погиб в сражении, обрел успех, спасши Францию от имперского нашествия; чтобы найти реальное сравнение, придется отыскивать популярного героя, который не только был убит, но и поддерживал заведомо проигранное дело — а на Западе это действительно rara avis.
Героичность образа побежденного Масасигэ усиливает его злой гений — коварный и удачливый Такаудзи. О его жизни сохранилась масса исторического материала, таким образом, контраст между его реальной жизнью и легендарными домыслами не столь разителен, как в случае с Масасигэ. Это был бесстрашный и чрезвычайно способный командир, который, поддержав Годайго в критический момент, обеспечил победу роялистов. Это он (а не Масасигэ) захватил для императора Киото; также, именно он сделал возможным поражение Камакура и «узурпаторов» Ходзё. В дополнение к тому, он был замечательным организатором и политическим лидером. Когда складывалась неблагоприятная ситуация для его стороны (какой бы ни была эта сторона), он был достаточно гибок и убедителен и получал достаточную поддержку воинов, не находившихся в вассальной зависимости ни от него, ни от его семьи. Он шел в ногу со своим временем, подходя к нуждам воинского сословия вполне реалистично. Все это дало ему возможность основать Бакуфу Асикага, новую «династию», остававшуюся у власти около века.
По характеру Такаудзи представляется располагающим к себе, щедрым человеком, серьезно интересовавшимся культурой, в частности сочинением стихотворений танка. Он был известен своей религиозностью и способствовал постройке одного из крупнейших дзэнских храмов Тэнрюдзи, который в 1339 году был посвящен памяти его порфироносного врага Годайго. [340] На протяжении многих лет он был в близких отношениях со знаменитым дзэнским священником Мусо Кокуси, отзывавшемся о нем в весьма похвальных выражениях. [341] После своего триумфа у реки Минато, он составил письменное воззвание, в котором испрашивал прощения у Каннон, буддийской богини сострадания; он сравнивал свою настоящую жизнь со сновидением и искал истины и спасения в потустороннем мире. Духовные искания Такаудзи не следует, вероятно, принимать слишком всерьез, поскольку они оказывали мало влияния на его реальные действия; однако, безотносительно к тому, насколько искренней была его религиозность, не может быть никаких сомнений в том, что он был одним их немногих действительно конструктивно мыслящих государственных деятелей своего века. В историческом плане он выглядит неизмеримо значительней эффектных роялистов, и в большинстве других стран именно он, а не Масасигэ, явился бы истинным героем.
340
С глубоким вздохом Военный Правитель [Такаудзи] воскликнул: «Увы, из-за клеветы и лести близких к трону, мне суждена судьба бесчестного бунтовщика, не имеющего возможности доказать свою невиновность». Разумеется, его горе не было продуманной игрой; безо всяких сожалений и сердечных угрызений он предался духовным исканиям и праведным делам, истово вознося молитвы за просветление императора и наконец построив этот великий монастырь для практикования буддийских обрядов. (Мусо Кокуси, Тайсё Дайдзокё, 80:463–464; цит. в Wm.Theodore de Вагу et al., eds., Sources of Japanese Tradition [New York, 1958], p. 257.)
341
У Такаудзи было три больших достоинства. Первое — это его храбрость. Хотя он был много раз близок к смерти в сражениях, он всегда оставался весел и ни разу не выказал страха. Вторым достоинством Такаудзи является его сострадательность: он никого не ненавидел и во многих случаях оказывал своим злейшим врагам ту же снисходительность, что мог бы оказать детям. В-третьих, Такаудзи был щедр без малейшего признака скупости. Материальные вещи значили для него мало; награждая кого-либо оружием, лошадьми и тому подобным, он никогда не старался вручить подарок соответственно рангу награждаемого, а просто передавал вещи из своих рук так же просто, как они в эти руки попадали. (Цит. у Varley, Imperial Restoration, p. 133.)
Однако, образ Такаудзи стал в Японии примером самого отвратительного предательства. В то время, как Масасигэ иконизировали, его удачливого противника проклинали, как честолюбивого, эгоистичного злодея. «Хотя он и получил вознаграждение, во многом превосходящее масштабы его службы Высшему Правлению, — писал Араи Хакусэки, — целью его всегда были лишь собственные интересы». [342] Рай Санъё, другой выдающийся ученый эпохи Токугава, гневно именовал его «собакой, овцой, лисой и крысой», захватившей власть и запачкавшей историю японского Трона. [343] С точки зрения конфуцианцев, непростительным преступлением была перемена сторон; сперва обращаться против своих повелителей, Ходзё, а затем — самое ужасное — против законного императора. [344] На самом деле, измена такого рода была весьма распространенным делом в средневековой Японии, и, хотя Такаудзи (подобно своему современнику, шотландскому герою Роберту Брюсу) сделал это, может быть, несколько более откровенно, чем делали другие, он без сомнений чувствовал, что его положение в столице к 1335 году стало уязвимым, и что у него было в достаточной мере предлогов, дабы отказаться оставить Камакура. Как объяснял его друг-монах Мусо Кокуси,
342
Цит, у Sansom, A History of Japan: 1334–1615, p. 98.
343
Цит. у Beasley, Historians of China and Japan, p. 261
344
Даже сам Масасигэ мог начать свою карьеру роялиста в качестве ренегата.