Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Шрифт:
Прощальный разговор между братьями является, пожалуй, самой знаменитой темой японской роялистской традиции. Когда они уже собирались покончить жизнь самоубийством, Масасигэ спросил брата о его последнем желании. «Я хотел бы возродиться семь раз в этом мире людей, — ответил Масасуэ с громким смехом, — чтобы смочь уничтожать врагов двора. [315] » Масасигэ был доволен таким ответом и сказал, что, хотя знает о грехе убийства, ему тоже хотелось бы возродиться, чтобы он смог уничтожать врагов императора. Затем братья разрезали себе животы и, пронзив друг друга мечами, «легли на одну подушку». Пятьдесят самых близких последователей Масасигэ, оставшихся в живых после разгрома у реки Минато, немедленно последовали примеру своего хозяина «и вспороли себе животы одновременно [316] ».
315
Тайхэйки, II:159. Фраза ситисё хококу (служить императору — в семи жизнях) стала знаменитым патриотическим лозунгом, часто неверно приписывавшимся самому Масасигэ (например у Yokota Yutaka, Suicide Submarine!, [New York, 1962], p. 44). Отряды Ситисё бутай участвовали в операциях камикадзе во время войны на Тихом океане.
В 1960 году молодой убийца г-на Асанума написал этот лозунг зубной пастой на стене своей камеры незадолго до того, как повеситься. Его также часто цитировал Юкио Мисима, и в 1970 году, когда он со своими последователями собирался свершить свой последний славный подвиг в штабе Сил Самообороны, на хатимаки, повязанных на их головах, черными чернилами были выведены иероглифы СИТИ СЁ ХОКОКУ.
316
Тайхэйки, II: 159.
Демонстрация
Голова [Масасигэ] была выставлена на берегу реки у Рокудзё [317] … Вскоре господин Такаудзи прислал за ней и отправил голову [в Кавати], где жил Масасигэ, приложив послание, в котором говорилось: «Меня воистину охватывает печаль, когда я вспоминаю, сколь долго мы с ним пробыли бок о бок — и на людях, и в частной жизни. Я уверен, что его вдова и дети захотят вновь увидеть его лицо, пусть даже и после смерти». Поистине, достойно почтения было это сострадание господина Такаудзи! [318]
317
Пересечение Шестой Улицы („Рокудзё“) с рекой Кама было основным местом казней в Киото, и именно здесь выставлялись на пиках обезображенные головы врагов правительства.
318
Очень соблазнительно было бы интерпретировать этот комментарий, как иронический, однако это, скорее всего, было бы неверным.
Когда Масасигэ отправлялся в Хёго, он отдал самые разные наставления и приказал Масацура остаться, сказав, что его наверняка убьют в близящемся сражении. Поэтому его вдова и сын были готовы к тому, что он уже никогда не вернется. И все же, когда они увидели голову, без сомнения принадлежавшую Масасигэ, с закрытыми глазами и бесцветным лицом, их сердца наполнила скорбь, а глаза — слезы.
Масацура, которому было [всего] десять лет, глядел на столь изменившееся лицо своего отца и видел безутешное горе матери. Затем, прижимая край рукава к глазам, он вышел из комнаты и пошел в Зал Будды. Матери это показалось подозрительным, и она последовала за ним в Зал, войдя через боковую дверь. Она сразу же поняла, что он собирается покончить с собой. В правой руке он держал обнаженный меч с изображением цветущей хризантемы, — то самое оружие, которое ему дал отец перед отбытием в Хёго, а его куртка была расстегнута на груди, [открывая живот].
Мать подбежала к сыну и, схватив его за руки, заговорила сквозь слезы: «Говорят, что сандаловое дерево благоухает, даже еще не проросши из семени. [319] Ты еще молод, но если уж ты поистине сын своего отца, как ты можешь пренебрегать своим долгом? Хотя твой разум пока еще — разум ребенка, попробуй все тщательно взвесить! Когда твой отец отбыл в Хёго и отправил тебя домой с почтовой станции Сакураи, он наверняка сделал это не для того, чтобы ты возносил потом моления за его дух, или делал себе харакири. Разумеется, ты не забыл его последних наставлений, которые не раз повторял мне. 'Если мое везение кончится, и я буду убит в сражении, — сказал он тебе, — как только ты узнаешь о месте нахождения Его Величества, тебе следует выплатить содержание своим воинам и сторонникам и, собрав армию, обрушиться на врагов императора и восстановить его на троне'. Если ты сейчас лишишь себя жизни, ты не только опозоришь имя отца, но и не выполнишь свой долг перед Его Величеством…»
319
Т.е. герой показывает свое превосходство над прочими смертными даже в детском возрасте.
Высказав сквозь слезы эти упреки сыну, она отобрала у него обнаженный меч. Масацура, который уже не мог убить себя, упал с алтаря и, разразившись слезами, стал скорбеть вместе с матерью. [320]
Мать Масацура изображена идеальной женой самурая: высокодуховной, самоотверженной женщиной, которой присуще глубокое чувство долга. Воодушевленный ее внушением, мальчик погрузился исключительно в развитие своих бойцовских качеств. Делал он это с таким пылом, что хроники отмечают: «Сила духа его была поистине ужасающей». [321] Он сбивал на землю других мальчиков и, делая вид, что собирается их обезглавить, кричал: «Так я буду отрезать головы врагам двора!» В других случаях он настегивал бамбуковую лошадку с криками: «А теперь я [преследую] сёгуна! [322] » В свое время ему представился шанс встретиться с более осязаемым противником.
320
Тайхэйки, II:169-71.
321
Тайхэйки, II:171.
322
Тайхэйки, II:171.
В результате сражения при реке Минато, армия роялистов перестала существовать как реальная боевая единица. Годайго, лишенный военной поддержки, был вновь принужден бежать на гору Хиэй, где ему предоставили убежище лояльно настроенные монахи. Такаудзи — триумфальный завоеватель — вновь занял столицу и посадил на трон пятнадцатилетнего Комё, представителя Старшей Линии. Под руководством Такаудзи новый марионеточный двор срочно отменил все, принятое за последние три года. Несколько месяцев спустя Годайго спустился из своего горного убежища и передал регалии преемнику — императору Комё. Реставрация Кэмму потерпела полный провал.
У Годайго было много слабостей, однако покорного принятия превратностей судьбы среди них не числилось. Всего лишь через пару месяцев после своего возвращения он внезапно бежал из столицы, провозгласив, что передача регалий была недействительной. Его конечным пунктом было Ёсино, прекрасный гористый район приблизительно в шестидесяти милях к югу, широко известный великолепием цветущих вишен. Здесь он основал альтернативный «южный» центр, положив таким образом начало периоду Северного и Южного Дворов, продолжавшемуся полвека и отмеченному почти непрерывными военными действиями и полным беспорядком в стране.
В 1338 году «северный» император Комё даровал Такаудзи столь желанный им титул сёгуна. Это стало официальным моментом начала правления Бакуфу Асикага — новой династии военных правителей, готовых из своей ставки в Киото руководить страной от имени сменяющих друг друга императоров в соответствии с общим правилом, установленным режимом Камакура. [323]
Вскоре после этого, окруженный своими придворными и сжимая в руках императорский меч, в Ёсино умер Годайго. Передают, что его последними словами было выражение сожаления о покинутой северной столице и завет своим последователям продолжать упорную борьбу. [324] В 1347 году Масацура повел на Асикага отряд партизан-роялистов, все еще считая его предателем истинного (то есть «южного») императора. После некоторых начальных успехов, он со своими людьми был сокрушен войсками Бакуфу. Масацура, которому, как считается, было в момент смерти двадцать два года, закончил свою героическую жизнь, совершив харакири; более трех десятков воинов последовали его примеру, совершив массовое самоубийство. [325] Другие сторонники Масасигэ продолжали нападать на «узурпаторов» Асикага, но дело их была обречено, и все они были уничтожены. [326]
323
Теоретически, правление сёгуната Асикага продолжалось до 1597 года, причем власть передавалась в нем на протяжении 15 поколений, однако в XV веке его власть стала быстро приходить к упадку с нарастанием общего беспорядка в стране.
324
„Хотя мои кости будут похоронены на этих южных холмах, дух мой всегда будет стремиться к Северному Дворцу.“ Тайхэйки, II: 342-43.
325
По легенде, молодой герой, зная, что шансы его безнадежны, и что в грядущем сражении ему придется расстаться с жизнью, посетил могилу Годайго и написал на двери стихотворение вместе с именами своих товарищей, которым также предстояло погибнуть.
326
Только один член семьи Кусуноки переходил когда-либо на сторону Асикага, и то, его измена была временной. Для века, когда смена сторон была делом обыденным, такой показатель
В 1358 году, находясь в зените успеха, в своей ставке умер Такаудзи, и новым сёгуном, как и следовало ожидать, стал его сын. Борьба двух дворов продолжалась, однако роялисты из Ёсино были сильно ослаблены длительными боевыми действиями и не могли уже обеспечить себе достаточного количества бойцов из воинского сословия. Их закат был медленным, но верным, и к 1383 году они практически прекратили сопротивление.
Споры о престолонаследии закончились в 1392 году. К этому времен сёгунат Асикага стабилизировался и смог распространить свое влияние почти на всю территорию страны. Новый сёгун (внук Такаудзи) убедил правящего в то время «южного» императора вернуться из Ёсино в Киото где тот передал свои регалии и отрекся в пользу «северной» линии. Предполагалось, что в будущем императоры двух линий будут занимать трон поочередно, однако, вполне вероятно, что Асикага никогда не собирались следовать этой договоренности, и в действительности наследование перешло полностью к «северной» линии, к которой принадлежит и нынешний император Хирохито. [327] Так, после многих десятилетий борьбы и жертв, дело роялистов окончилось полным крахом. Попытка Годайго восстановить императорские прерогативы увенчалась полной неудачей, и ни один из последующих императоров Японии никогда не обладал той реальной властью, которой он столь желал. [328] Идея того, что император должен одновременно и царствовать, и править, оказалась химерой воображения, и на протяжении последующих пяти веков власть оставалась полностью в руках у военных.
327
Однако, кто же были законные императоры с 1336 по 1392 год? Проблема дебатировалась на протяжении многих лет, кульминация наступила в 1910 году, причем это решение едва не привело к краху правительство Кацура. В 1911 году было официально решено, что „южный“ двор (Ёсино) являлся единственным законным правительством на протяжении спорных 56 лет. Ситуация была такая, как если бы американское правительство объявило через сто лет после Гражданской Войны, что законным, президентом Соединенных Штатов был Джефферсон Дэйвис.
После поражения Японии в 1945 году, на сцене появились несколько претендентов на императорский трон из „южной“ династии; все они объявляли себя прямыми потомками императора Годайго и, следовательно (в соответствии с решением 1911 года), являлись законными владетелями дворца. Самым заметным среди них был некий г-н Кумадзава Кандо, адресовавший свои письменные претензии генералу Маккартуру. „Император Кумадзава“, как он именовал себя, приобрел немалую известность и славу того рода, которая вряд ли понравилась бы Масасигэ и прочим мученикам-роялистам.
328
По мнению профессора Холла, попытка Годайго была не только бесполезной, но и привела к результатам, прямо противоположным: „…как и все плохо продуманные попытки вернуть власть императорам, неудача Годайго значительно ослабила императорский дом, лишив его основных экономических ресурсов и политической власти в городе.“ John Hall & Jeffrey Mass, ed., Medieval Japan: Essays in Institutional History (New Haven, 1974), p. 26.
На фоне этого сложного и важного исторического периода Кусуноки Масасигэ и Асикага Такаудзи предстают в образах великого героя и великого злодея. Посмертная популярность Масасигэ росла медленно. После его самоубийства при реке Минато, скорбящий Годайго (который, разумеется, в немалой степени был ответственен за случившееся) возвел Масасигэ в Третий Ранг, однако, после окончательной победы Асикага, у членов семьи Кусуноки долго еще была плохая репутация возмутителей спокойствия и разжигателей беспорядков. Лишь в XVI веке общее отношение к Масасигэ стало решительно склоняться к лучшему: в 1563 году ему официально было даровано посмертное прощение, и после этого начался быстрый взлет популярности. Это произошло в немалой степени благодаря росшей славе «Хроники Великого Спокойствия», которая, несмотря на весьма скромные литературные достоинства, стала одной из самых любимых и влиятельных книг в Японии. Главным ее героем является Кусуноки Масасигэ, [329] и наиболее читаемые страницы повествуют о его трагической жизни. В эпоху Токугава симпатии большинства стали отдаваться «южным». Уважение к их приверженцу, пожертвовавшему собой, — Масасигэ, достигло такого уровня, что появилось понятие нанко сухай («почитание господина Масасигэ»). [330] Выдающиеся ученые-конфуцианцы изображали его, как образец самой важной моральной добродетели, а известный ученый и государственный деятель Араи Хакусэки ставил его выше самого императора Годайго. [331]
329
Глава о смерти Масасигэ заканчивается так:
С древних времен и поныне не было еще такого человека, в ком так же сочетались бы три добродетели: мудрость, человечность и храбрость, и кто встретил бы свою смерть, столь же неотвратимо следуя истинным путем. После того, как Масасигэ и его брат убили себя, Его Величество вновь потерял свою империю, а его враги снова обрели силу…» (Тайхэйки, II:160.)
330
Ср. посмертное почитание Митидзанэ, Ёсицунэ и прочих героев-неудачников.
«Однако, самым славным, — по Рай Санъё (1780–1832), — было семейство Масасигэ. Поддерживая трон и даже отдав за него жизнь в то время, когда он был в наихудшем положении и полностью дискредитированным, покинутым почти всеми, страшившимися всеподавляющей силы Ходзё, Масасигэ дал блестящий пример высшей преданности и героизма.» (Beasley, Historians of China and Japan, p.261.)
Будучи убежденным конфуцианцем. Рай Санъё сталкивался с определенной дилеммой при рассмотрении четырнадцативековой истории своей страны, в которой «добро» столь постоянно терпело поражение, а «зло» торжествовало. Он превзошел эту трудность (по крайней мере — к своему собственному удовлетворению), введя понятие дзисэй (веяние времени) — силу, часто обрекавшую героев на неудачи. Этим перебрасывался спасительный мостик между частыми конфуцианскими упоминаниями о честности и традиционными японскими идеалами «искренности»:
Хотя Санъё… и пользовался ортодоксальными конфуцианскими рамками хваления и порицания, представляя свой взгляд на прошлое Японии, ему редко удавалось употреблять их ортодоксальным конфуцианским способом, поскольку в его терминах выдвигавшиеся тезисы были бы просто нелогичны. Ему вряд ли удалось бы вывести, что «хорошие» правители приносили мир и процветание, а «плохие» — смуту и упадок, поскольку большинство из тех, кого он желал восхвалять, отличались своими неудачами и ранними смертями, в то время как те, кого он сильнее всего проклинал, являлись наиболее удачливыми правителями и основателями прочных династий. Таким образом, он был принужден искать каких-то объяснений в исторической причинности, не черпая их привычно из моральности характеров и поведения индивидуальных правителей. Указанное было обнаружено им в идее, которую он называл по-разному: дзисэй, дзиун; сэдо, или ун — «сила», «веяние времени», сопоставимое с водой, прорывающейся через плотину, против которой простое человеческое усилие, сколь бы высокоморальным, славным или героическим оно ни было, представало бессильным. Благодаря именно этой непреодолимой силе, смог он наконец заключить, все его герои терпели неудачу, а злодеи процветали. Приход к власти военного сословия и падение Трона, как ни прискорбно и трагично все это было, являлось, однако, неизбежным по причине дзисэй. Императорам Готоба и Годайго не удалось реставрировать власть Трона по той причине, что в те конкретные времена Трону противостояло дзисэй. По тем же причинам были неизбежны поражение и смерть Нитта Ёсисада, как ни хорош и предан он был, а также сила и долговременный успех семейства Асикага, хотя они и были плохими и нелояльными. (Beasley, Historians of China & Japan, pp. 261–262).
В этих формулировках дзисэй и «искренность» представляют дихотомию материи и духа. В «реальном» мире материя торжествует над духовными ценностями.
331
Масасигэ был особо почитаем двумя героями-мятежниками — Юй Сёсэцу (1605–1651) и Ёсида Сёин (1830–1859), составившими заговор против Бакуфу Токугава и преданными смерти после того, как их попытка окончилась неудачей. Труд Сёина Ситисё сэцу («Толкование Семи Перерождений», 1856) посвящен Масасигэ; в нем он сравнивает цели, преследовавшиеся героем XIV века со своими собственными. Он понимает, что потерпел неудачу точно так же, как и Масасигэ, однако «надеется, что [его] вечное стремление сердца послужит стимулом для последующих поколений, и что [он] также сможет посвятить семь своих жизней исполнению этой цели.» David Earl, Emperor and Nation in Japan (Seattle, 1964), p. 188.