Благословение (Озарение)

Деверо Джуд

–  Наверняка. Я уверен в этом. Послушай, я о сегодняшнем…

–  А, об этом.
– Эйми поняла, что он говорил о поцелуе.
– Если хочешь, я не буду говорить об этом Арни. А сейчас я желаю тебе спокойной ночи, увидимся утром.
– И она стала подниматься по ступенькам крыльца. Через несколько минут она на цыпочках пошла взглянуть на Макса, чтобы быть уверенной, что с ним все в порядке. Он так крепко спал, что даже не пошевелился, когда она накрывала его еще одним одеялом.

–  Думаю, что твоя бабушка сумасшедшая, - прошептала она спящему ребенку. Эйми

пообещала Милдред, что она позволит Джейсону сделать первый шаг.

–  Пока он не скажет тебе, что вовсе не собирается жениться на Дорин, ты должна постоянно напоминать ему о Барни.

–  Арни, - поправила ее Эйми. Макс во сне перевернулся на другой бок, на мгновение открыл глаза и увидел мать: потом на его лицо появилась добрая улыбка, и он снова закрыл глаза. Чтобы немного расслабиться, Эйми стала думать о том, как он смотрел на нее. От его улыбки таяло сердце.

–  Знакомство с тобой было для меня благословением, - прошептала она, целуя кончики своих пальцев и касаясь ими губ Макса.

Распрямившись, она зевнула. Пора спать, завтра приезжает президент Соединенных Штатов.

–  Вот первый, - сказала Эйми, протягивая руку к листу бумаги, выходившему из факсового аппарата. По мере того как она читала, глаза ее открывались все шире - сначала от ужаса, потом от изумления.

–  Скажи же нам!
– воскликнул Рафаэль.
– Что там написано?

С лицом, выражающим сомнение, Эйми протянула факс юноше. Его ножевая рана за последние недели зажила, и теперь он был уже гораздо меньше похож на убийцу, разыскивающего свою жертву.

Рафаэль пробежал глазами текст, расхохотался и передал бумагу Джейсону.

Все, кто работал над фресками, сгрудились в библиотеке вокруг факсового аппарата, словно они замерзли, а это была не канцелярская машина, а жаркий камин.

Этим утром президент посетил Абернети, и теперь они ожидали от президентской службы информации пресс релиз о том, что видел президент. То, что появится в прессе, могло либо сделать карьеру Эйми, либо разбить ее.

–  Гибрид японского искусства и яванского театра теней с «Арт Деко», - прочитал вслух Джейсон.
– «Ошеломляюще и весьма самобытно».
– Он с сомнением взглянул на Эйми.

–  Читай дальше, - попросила она.
– Читай до конца.

Поскольку Джейсон больше ничего не сказал, Эйми взяла у него бумагу.

–  Эта статья в основном развенчивает мои «хорошо выполненные» и «имеющие право на существование» фрески, тогда как работы Макса… - Она всмотрелась в текст, чтобы точно его процитировать.
– «Представляют собой Искусство с большой буквы».
– Эйми посмотрела на сына, сидевшего в кресле, и улыбнулась ему.
– «И они, - продолжала Эйми, - великолепны».

Все это происходило в «Комнате Абернети», вход в которую в течение всех шести недель был для Эйми закрыт, так как ее сын творил в одиночестве. Когда Эйми подумала об этой комнате, она поняла, что нужно быть готовой утешать Макса, если ни на кого не произведут впечатления черные формы, которые ребенок двух с половиной лет называл обезьянами.

Но когда Эйми, наконец, увидела эту комнату, следуя позади президента, она была слишком ошеломлена увиденным на стенах, чтобы помнить о том, кто был рядом с нею.

–  Священный Толедо, - пробормотала она, оглядывая комнату, и ее слова, казалось, выразили единодушное мнение, поскольку никто больше не проронил ни слова. Все стены, потолок и даже деревянный пол являли собою картину мрачных джунглей. Высокие, как башни, бамбуковые заросли словно шевелились под легким ветерком, которого не было в комнате, но который ощущался в росписи. Обезьяны выглядывали из-за веток и стеблей растительности; одни из них жевали бананы, другие просто смотрели пристальным взглядом, неотступно следя за вами, пока вы не отступали назад, боясь оказаться слишком близко к этим неприрученным обезьянам.

–  Никогда не видел ничего подобного, - прошептал какой-то маленький человечек, впрочем, Эйми уже сказали, что это был художественный критик из «Вашингтон пост».
– Изумительно!
– бормотал он себе под нос, вытягивая шею, чтобы лучше видеть.
– Это написали вы?
– Ему каким-то образом удалось посмотреть на Эйми свысока, хотя они были одного роста.

–  Нет, мой сын, - тихо ответила Эйми. Человечек перевел удивленный взгляд на Рафаэля, стоявшего за спиной Эйми.

–  Это ваш сын?

–  Мой сын вон там, - указала она рукой в сторону Макса, стоявшего рядом с Джейсоном.

Несколько мгновений художественный критик, а с ним и президент, выглядели смущенными. Эйми не хотела, чтобы Джейсона приняли за отца ее сына.

–  Макс, дорогой, подойди сюда, - позвала сына Эйми, протягивая к нему руку.
– Я хочу представить тебя президенту.

После этого словно небеса разверзлись. Визит президента в Абернети был предпринят отчасти в целях широкой рекламы, поскольку близилась его встреча на высшем уровне на Ближнем Востоке, а отчасти для вручения премий за научные работы школьникам города Абернети. В связи с этим последним обстоятельством его сопровождала толпа журналистов. Теперь, когда все узнали, что эта совершенно необычная комната была расписана совсем маленьким мальчиком, градом посыпались вопросы. «Молодой человек, вы сами придумали сюжет для этой комнаты?» - «Полно, скажите ка правду, ведь эту комнату расписала за вас ваша мать, не так ли?» - «Я думаю, что неплохо бы сказать правду об этих обезьянах, вам не кажется?» - «Скажите же нам правду, кто написал эти картины?»

Джейсон схватил Макса на руки и свирепо оглядел фоторепортеров.

–  Очень сожалею, но наступило время дневного сна художника. И если вы обязательно должны затравить кого-то вопросами, обратитесь к взрослым.
– С этими словами он кивнул Эйми и Дорин и вышел из здания. Макс доверчиво отдался под его защиту.

Журналисты принялись засыпать вопросами Эйми, зная, что она расписывала стены в других комнатах, но она отсылала их к Дорин.

–  Она в курсе всего. Меня не пускали в эту комнату даже для того, чтобы посмотреть, что там происходило.