Благословение проклятых дорог
Шрифт:
— Как скоро щит упадёт?
— Полгода, год… Точнее не скажу.
Прикусив губу, я рассматривал едва заметную мерцающую пелену над стенами.
— Сколько вы с ребятами выдержите здесь?
— Меньше, — лаконично ответила Алька и переложила голову мне на колени.
Я рассеянно погладила гладкую морду.
— А если использовать Нашкар?
— Бесполезно. Всю магию Шайдара он сюда не протащит, каналы пока не стабилизированы. То, что ты из него берёшь, много для нас, но по сути — крохи. И даже взломай
— Почему? Магия же останется в мире!
— Угу. В закупоренном состоянии. Щит не излучает — лишь поглощает. И чем сильнее он, тем быстрее и дальше тянет силу. Возможно, в самый последний миг Шайдара, когда мир сожмётся до размеров замка, заклятье разрушится под давлением оболочки. Тогда будет взрыв. Если повезёт, родится новый мир, безжизненный, но полный магии. Со временем появятся и жители, но это будет уже не Шайдар.
— Милая перспектива, — хмыкнула я с равнодушием, поразившим даже меня саму. — Но это если магию протащить сюда. А если просто пройти сквозь щит? Ведь Несущий Надежду без моей воли не…
— Ну да. Выплеска силы не будет, но ты умрёшь. Щит тянет не одну магию, жизнь тоже.
— Положеньице…
Мы ещё так посидели, молча думая о своём. Я, например, думала о том, как страшно, если сильный человек идёт напролом к своей цели. Напролом — и умный становится полным идиотом. Ведь вижу, что Ирвин не дурак, и даже законченной мразью его не назовёшь. И хорошее в нём есть, и светлое, просто… зациклился, упёрся рогом и натворил таких дел — теперь уж и не разгрести. Интересно, он сам-то понимает, что сделал?
Понятно, рассчитывал запереть меня тут на год и приручить, но как он мог забыть про ребят и Альку? Или всё-таки не забыл, а нарочно… Нет, не верю! Не мог он до такой степени низко пасть.
Ещё я думала про друзей, Альку и… про Хартада. Как мне быть? Как им помочь, если любая помощь в лучшем случае — пустые метания, а в худшем — усугубление положения пленников. Тяжко… Неужели они так и погибнут?
— А пойду-ка я, пообщаюсь с одним самоубийцей, — минут через двадцать решила, вставая. — Ты отдыхай, не трать силы.
До столовой я дошла не скоро. Шла нога за ногу, заглядывая в каждую незапертую дверь и запоминая те, которые открыть не смогла. Понимала, что толку от такого поиска чуть, но видеть Ирвина сейчас не хотелось, а сидеть в комнате было страшно.
Страшно за друзей, за любимого, за себя и… за Ирвина. Не представляю, до какого отчаяния он дошёл, чтобы настолько потерять разум. Даже жалко его. И вот чего он на мне зациклился? Вокруг полно других девушек и красивее в сто раз, и умнее. Наверняка найдутся и такие, на которых магия инкуба не подействует. Почему именно я? Зачем?!
— Ты пришла, — улыбаясь во все тридцать два идеально-белых зуба, радостно пропел Ирвин, когда я вошла в столовую. — Таша…
— Помнишь,
— Это временно! — стиснув зубы, рыкнул мужчина, а я…
— Не о том. Ты помнишь?
— Да!
— Так вот, беру свои слова обратно. Я больше не могу тебя ненавидеть.
— Правда? — недоверчиво переспросил он и сглотнул, глядя так, будто сейчас подарок дарить буду.
— Правда. Мне тебя жаль, — призналась, глядя в пустоту перед собой. — Мне так жаль тебя, что сердце болит.
— Таша! Если ты хочешь вывести меня из себя…
— Если бы я хотела тебя разозлить, сказала бы, что ты жалок. Но мне жаль тебя настолько, что даже оскорблять не могу. Чего ты, именно ты, от меня хочешь, Ирвин?
— Только тебя, — сквозь зубы процедил он.
— Хм… ну, вот она я, — не двигаясь, проговорила всё так же спокойно. — Радуйся. Дальше что?
Инкуб долго молчал, глядя с болезненной тоской и отчаянием.
Нашкар улавливает сильные эмоции, это я уже знала. Но почему-то прежде амулет молчал, а сейчас я чувствовала слабые отголоски того, что кипело и клокотало внутри Ирвина, и приятного в этом было мало.
Нет, всё же он не жалок. Неправда. Я чувствовала отчаянное стремление завоевать меня, доказать, что он достоин любви. Чувствовала его боль, сомнения, тоску и безнадёжность. А ещё решительность, желание владеть, сожаление, раскаяние… и снова тоску.
Наконец он шагнул ко мне, обнял ладонями лицо. Я не сопротивлялась. Просто стояла молча и тихо. Он посмотрел в глаза, и я их не отвела. Жалость — не самое приятное, что может увидеть мужчина во взгляде женщины, но иного у меня для него не осталось.
Стиснув зубы, инкуб крепко меня обнял. Прижал к себе так, что рёбра затрещали.
— Я люблю тебя, Таша…
— Наверное, — равнодушно отозвалась на признание.
— Это для тебя ничего не значит?
— Почему же? Я уже сказала — мне тебя бесконечно жаль.
— Ты не понимаешь! — попытался он достучаться. — Я всё для тебя сделаю!
— Тогда отпусти нас, — тихо сказала, понимая, что это уже не в силах инкуба, но всё ещё надеясь на чудо.
— Не могу, — прижимаясь губами к волосам, прошептал он… — Таша…
Отстранившись, Ирвин ласково погладил по щеке, а потом поцеловал. Он остервенело и нежно ласкал мои губы, гладил лицо, плечи, спину. Я стояла, не отвечая, но и не противясь произволу. Жалость вытеснила всё. Раньше хотя бы тело реагировало на близость инкуба, теперь — ничего. Перегорело. Мне даже неприятно не было. Когда ешь, еда ведь тоже касается губ! Одежда льнёт к спине, а мыльная пена к лицу… И что с того? Просто бесконечно жаль.
— Проводи меня к друзьям. Я должна убедиться, что они живы, — проговорила, когда, оборвав поцелуй, инкуб с надеждой посмотрел мне в глаза.