Благословенный Камень
Шрифт:
Она смотрела на него полными ужаса глазами.
— Я… не могу.
— Тогда скажи это мне, а я скажу стражникам. Они разрешат. Когда и где христиане должны собраться в следующий раз? И кто туда придет?
Амелия не могла знать, что Корнелию имена христиан были совершенно не нужны. Он не стал бы называть их стражникам, и никто не причинил бы ее друзьям никакого вреда. Она была убеждена, что с ними случится беда, поэтому молчала. Тогда он попробовал другую тактику:
— Амелия, отрекись от этой новой веры, и мы снова заживем, как прежде,
Она вглядывалась в лицо мужа при тусклом свете мерцающего факела, проникавшем из коридора через маленькую решетку в двери. Он выглядел по-настоящему расстроенным. Наконец она сказала:
— Нерон может убить мое тело, Корнелий, как он убил моих друзей. Но они не умерли. Над жизнью он не властен. Да и вообще, есть ли у него какая-либо власть?
Он внимательно посмотрел на нее. Она говорила про Нерона или это был намек на него самого? Нет, в ее взгляде не читалось никакого коварства.
— Раз ты так поступаешь, значит, ты не любишь ни меня, ни свою семью. Ты не думаешь о своих детях.
— Но именно о них я и думаю! — закричала она. — О, Корнелий, именно ради моих детей я и поступаю так!
— Амелия, если ты меня не послушаешь, то я и вправду ничего не смогу сделать. — Он собрался уходить.
— Нет! — крикнула она. — Не оставляй меня здесь!
— Амелия, выйти на волю так просто. Это ясно даже ребенку.
Она с ужасом спросила его:
— Ты что, и в самом деле оставишь меня здесь, в этом ужасном месте?
— Я уже сказал, что ничего не могу поделать.
Корнелий постарался сохранить на лице как можно более беспомощное и сокрушенное выражение, пока за ним не закрыли и не заперли на ключ дверь камеры, но, идя вслед за тюремщиком по коридору, он чувствовал легкое раздражение от того, что она не желает уступать. Он надеялся, что в последнюю минуту она начнет умолять его и рыдать, и тогда он победит. Поэтому он приказал начальнику караула, чтобы тот продержал ее там всю ночь без еды и воды. Потом ему в голову пришла мысль:
— Ты можешь сделать так, чтобы она услышала, как пытают других заключенных?
— Я могу сделать еще лучше, ваша светлость, — ответил солдат, который старался разнообразить свою скучную работу с помощью изощренных издевательств. — Я могу войти к ней в камеру с окровавленными руками. Безотказный прием.
Амелия проснулась от звука поворачивающегося в массивном железном замке ключа. Она медленно села, чувствуя мучительную боль во всех суставах — она спала на каменном полу. Тело ее было покрыто укусами; некоторые чесались, некоторые болели. И еще никогда в жизни ей так не хотелось пить.
— Корнелий? — произнесла она шепотом.
Но это оказалась ее дочь. Амелию удивил ужасный вид Корнелии.
— Мама, — вскрикнула молодая женщина и с плачем бросилась Амелии на шею. — Какой ужас!
— Ты не… — начала было Амелия. Ее поразила собственная слабость. — Можно мне
Корнелия заколотила в дверь, громко закричав, чтобы принесли воды. Через минуту вошел тюремщик — не тот, что дежурил накануне, а другой — и принес кувшин с водой, зажженный факел и две табуретки. По его виду нельзя было сказать, что ему нравится его работа.
— Мне сказал Корнелий, — сказала Корнелия, имея в виду не отца, а брата. — Он приходил к своему клиенту в тюрьму и услышал, что тебя арестовали. Ох, мама, я не могу в это поверить! Почему ты здесь?
Амелия сперва утолила жажду, жадно глотая воду прямо из кувшина, с наслаждением чувствуя, как вода течет по ладоням и рукам на шею. Она, наверное, никогда в жизни не сможет отмыться. Наконец она пересказала ей свой разговор с Корнелием, спросив, почему он не пришел.
— Но, — сказала Корнелия, нахмурившись, — я не слышала ни о каких преследованиях. Нерон сейчас слишком трясется за свою жизнь, чтобы думать о ком-то другом.
И Амелия поняла. Поняла то, что она на самом деле уже знала в глубине души, что все это — дело рук Корнелия. Он хочет вновь сломить ее, заставив ее отречься от новой веры.
Через мгновение это поняла и Корнелия.
— Это папа, да? — прошептала она. — Почему? Почему он так тебя ненавидит?
— Раненое самолюбие. Когда-то я нанесла очень сильный удар по гордости твоего отца. Совершенно случайно. Толпа в цирке…
— Я помню! Все тогда обсуждали это не одну неделю подряд. Папа подумал, что чернь приветствует его, а на самом деле они приветствовали тебя. Так вот почему…
— Что, Корнелия?
Молодая женщина опустила голову.
— Я видела девочку. Она была здоровой. Но папа приказал ее выбросить. Мне было так страшно. Я не знала, что подумать.
— Твой отец был для тебя героем, но оказалось, что он — всего лишь человек.
— И он мстит тебе за это до сих пор. Не позволяй ему этого, мама. Сделай то, что он хочет, и тебя освободят.
Амелия покачала головой.
— Если я сделаю то, что хочет Корнелий, я никогда не стану свободной.
— Станешь! Я помогу тебе! Не может же он посадить в тюрьму нас обеих. Мама, — с жаром заговорила Корнелия, — это ведь не то же самое, как если бы это был Нерон! Это всего лишь папа, это он так поступает с тобой.
— Дочь, послушай меня. Нерон ли это, заполненный людьми цирк или один человек — это не имеет значения. Я не отрекусь от своей веры.
Корнелия упала на колени и зарыдала, уткнувшись лицом в колени матери. И, гладя ее по голове, Амелия с удивлением подумала о том, что всего два года назад, в тот день, когда Корнелия рожала своего первого ребенка, она сама была женщиной, не имевшей веры. Теперь же веры в ней оказалось достаточно, и ей хотелось бы передать ее своей дочери.
— Иди, доченька, — прошептала она. — Позаботься за меня о семье. Приглядывай, чтобы у них все было хорошо. И маленький Люций… относись к нему как к брату, Корнелия, потому что он и есть твой брат.