Благословенный. Книга 4
Шрифт:
— Ну, во-первых, вы не поляк, а белорус. Во-вторых, помещики (а все поляки в этих краях — это помещики), лишь капля в море русских людей, которых они веками безжалостно угнетали. А в-третьих — эти самые Кресы абсолютному большинству поляков ничего не дают, не нужны и даже опасны. Земли, которые вы оккупировали, приносили пользу лишь магнатам — тем самым, которые и погубили Польшу!
— То есть вы предлагаете воссоздать Речь Посполиту из тех кусков, которые отошли к Австрии и Пруссии. Но это невозможно: это будет слишком маленькое и слабое государство!
— Не совсем так. Скромные размеры
Костюшко неуверенно взял рыхлую стопку писем, задумчиво переложил их на секретер.
— Давайте представим себе такую картину: где-то в глубинах России собираются и готовятся к бою польские легионы. В нужное время, в благоприятной политической ситуации, они вводятся в дело против Пруссии…
— А как же австрийская часть?
— А это очень интересный вопрос, пан Тадеуш. Конечно, если воевать против Пруссии, то Австрию надобно иметь союзником или хотя бы нейтральным государством. Вообще, венский двор готов на многое, лишь бы ослабить пруссаков, но свои польские провинции император Франц за одно лишь исполнение этого желания не отдаст. И если вы не желаете воевать на два фронта — а дело это, сами понимаете, безнадёжное — то надобно будет предложить ему достойную компенсацию!
— И где же?
— Тут может быть масса вариантов. Скажем, венский двор давно уже ищет себе Баварию. Возможно, он её всё-таки добьётся, когда помирится с Директорией. Другие южногерманские княжества тоже могут представлять для них интерес и предмет для негоциации. Есть Саксония и Силезия — за эти земли Берлин и Вена спорят уже добрых сто лет. Ну и, наконец, у австрийцев есть известные интересы относительно итальянских королевств и княжеств…
— Силезия почитается нами как польская территория — категорически заявил Тадеуш. — Добрых сто лет курфюрсты Силезии были нашими королями.
— На самом деле это ничего не значит. Ведя революционную войну, не стоит апеллировать к замшелым феодальным понятиям. Но так или иначе, главное — это сила штыков. Когда ваши войска оккупируют Силезию, там будет произведён плебисцит. Если население признает себя поляками и выскажется за присоединение к Польше — так тому и быть, и никакие феодальные права не будут играть ни малейшей роли.
— А что же с восточной нашей границей?
— То же самое: всё решит плебисцит. Это будет справедливо.
Костюшко задумчиво провёл руками по волосам.
— Но сможем ли мы победить Прусское войско? Со времён Фридриха Великого оно почитается образцовым…
— Французы успешно противостояли
Лицо Костюшки прояснилось.
— Мне всё это надобно обдумать, однако, предложение Вашего Величества звучит многообещающе и разумно!
— Обдумайте. Но помните — возможно, благоприятного часа придётся ждать годами, и даже десятилетиями.
* * *
В конце концов, пан Костюшко согласился. В бывшие польские области полетели его эмиссары созывать войска под знамёна будущей новой Польши. Однако поначалу поляки не проявляли особого энтузиазма.
Многие, причём самые буйные, к тому времени уже уехали во Францию. Кто-то пытался устроиться в той стране, где оказался волею судеб после последнего раздела Польши. И я решил немного Тадеушу «помочь».
С начала 1798 года мы начали ревизию дворянства западных губерний. Дело в том, что польские шляхтичи, коих было неимоверное количество, в большинстве своём не имели никаких доказательств благородного происхождения. Поэтому, вежливое предложение подтвердить свой статус ввело шляхту в ступор: решительно никто не мог этого сделать!
По всем западным губерниям пронёсся натуральный вой: всех, кто не был способен письменно доказать свое дворянство, лишали и его, и поместий. Лишаясь имущества и положения в обществе, шляхтичам не оставалось ничего иного, кроме как идти на службу; и полевой лагерь Костюшко, разбитый под Уманью, принимал их в огромных количествах.
Осталось всего ничего — уговорить Суворова. Он поначалу отнесся к идее без энтузиазма.
— Александр Павлович, да нужны ли нам эти поляки? Они ведь никогда не будут нам дружественны!
Тут я мог только согласиться.
— Вы правы, фельдмаршал. Но, увы — никакая страна, находящаяся на наших западных границах, не будет нам дружественна. И Польша здесь кажется предпочтительнее какого-либо германского государства. Немцы могут быть врагами пострашнее ляхов, так что уж лучше поляки, чем пруссаки!
— Резонно, Александр Павлович, резонно. Но зачем же возрождать им государство? Ведь такой вздорный народ….
— Поляки — древняя нация, их государственность возникла примерно в одно время с нашей. Вряд ли они нам подчиняться — брожение в этих землях будет идти всегда. И я, признаться, предпочитаю лучше иметь их открытыми врагами, а не мнимыми верноподданными, старательно готовящими кинжал для нашей спины. Вы, конечно же, представляете, какой чудовищный вред может причинить один-единственный предатель, оказавшийся в неудачное время в ненужном месте… А кроме того, мне очень не нравится, что немцы на примере поляков приобретают вкус к угнетению славян. Этак они и на нас перенесут свои мечтания, — не сразу, но со временем. Так что, пусть будет Польша. И очень важно, чтобы мы сами добровольно её возродили. Нашему народу тоже следует понять пределы нашего государства и на Западе, и на Востоке. Увлекаться военным делом тоже надобно в меру, дабы не опомниться, увидя себя воюющим со всем миром!