Блатные из тридевятого царства
Шрифт:
Решетка отперта, охрана в смятении, отличный момент для нанесения неожиданного удара, но я медлил. Слишком много стражников, без жертв не прорваться...
Сорвав злость на соломе, Ананий немного успокоился. Несколько секунд стояла полнейшая тишина. Кто-то из стражников от удивления слишком широко раскрыл рот, хруст вывернутой челюсти вернул старшего надзирателя к жизни, кивнув на Лёньку, он спросил:
– - Этот тоже колдун?
Увы, граф тянул только на идиота, да и то с натяжкой. Пришлось ответить честно:
– - Нет.
Ананий облегченно вздохнул, еще раз окинул темницу взглядом
– - Я на доклад, с колдуна глаз не спускать, второго в пыточную, допросить со всем старание, шкуру живьем драть! Ежели к моему приходу еще кто-нибудь исчезнет -- вас по камерам распихаю, дармоеды!
Удар ниже пояса, такого я не ожидал. Лёньку выволокли наружу, звякнули замки и стальная решетка встала на место. Задохнувшись от ужаса, я крикнул Анания, но поздно, надзиратель уже исчез. И тогда я заорал так, что стражники попятились:
– - Если с графа упадет хоть волосок -- всех в жаб превращу, в червей навозных!
Служивых ветром сдуло и вместе с ними испарился Лёнька. В полном смятении я опустился на пол. Перед глазами картины -- одна ужасней другой. Лёньку хоть на куски режь -- молчать будет, и не потому, что герой...
От грустных мыслей отвлек звук шагов. Из темноты вынырнул знакомый охранник и заискивающе произнес:
– - Мы там того, графа вашего привели назад.
Я вскочил на ноги, что-то слишком подозрительно быстро закончились пытки. Истолковав мою реакцию по-своему, охранник торопливо добавил:
– - Нет, нет, с ним все в порядке, пальцем не тронули.
И, правда, из-за угла появился Лёнька, жив-здоров, слюнки капают. Двое дюжих стражников любовно поддерживают графа за локти, а следом, в качестве почетного эскорта, вся остальная охрана. Снова заскрипела решетка, я глянул на вожделенную свободу и опять промолчал. Все тот же стражник, переминаясь с ноги на ногу, робко попросил:
– - Ты, мил человек, на нас не серчай, мы люди простые -- подневольные, нам с колдунами ссориться не с руки. Ананий еще не скоро вернется, будь добр, пока он с докладами шляется -- поколдуй малость, сотвори морок какой из графа, чтоб крови побольше, ран глубоких в избытке. А мы уж в голос поклянемся -- на куски резали. Утром порчу снимешь и уйдете целехонькими. Только уж до рассвета не исчезай, детишек пожалей наших.
– - Хорошо, -- согласился я.
– - Давай бурдюк с водой и чтоб духу вашего не было. Заклятия у меня особенные, кто рядом окажется -- кровью изойдет.
Дважды повторять не пришлось. Поплевав на ладони, я принялся "колдовать", в третий раз разбирая кладку. Справился быстро.
Кореша выбрались наружу, глотнули водички и дед Кондрат подвел неутешительные итоги:
– - Правильно сигнал не дал, я в щель видел -- много их, со всеми не сладим. Что теперь делать?
– - Пять минут привести дух и назад. Скелет мне, Лёньку на его место. Будем ждать.
На этот раз ожидание затянулось надолго. Я уже почти уснул, когда явился Ананий. За спиной старшего надзирателя всё те же хмурые лица стражников.
– - Значит так, -- рявкнул тюремщик -- До утра...
– - Не ори!
– - перебил я.
– - Господин граф после пыток отдыхать изволят.
Глаза Анания полезли из орбит,
– - Чего с ним?
– - Как приказано, по полной программе, -- заикаясь, доложил один из стражников и без чувств свалился на пол.
– - Ну, вы и звери...
– - Ананий перекрестился и шёпотом приказал: -- Колдуна в преисподнюю.
Кто-то из стражников посмел пререкаться:
– - Там же...
– - Я знаю, кто там, -- перебил надзиратель.
– - Оттуда ни один колдун не выберется. Утром явится начальник и пусть сам решает чего с кем делать. Исполнять!
Приказ есть приказ. Меня извлекли из камеры и повели. Решетку никто запирать не стал, оно и понятно, скелет -- узник спокойный, к побегам не приспособленный. А зря братцы, иные человеческие останки охранять требуется не в пример лучше, чем живых.
Стража старалась держаться от моей персоны на расстоянии, но тюремный коридор узок и я видел в глазах конвоя страх. Никто меня не подгонял, не тыкал в спину. Страшно стражникам, вдруг осерчаю, колдовать начну, у ближних на лбу крупные капли пота. Дрожь пробивает охрану, дрожат факела в их руках, заставляя бегать по стенам ужасные тени. Нервничаю и я, не каждый день живым в "преисподнюю" попадаешь. Остается надеяться -- кореша не дадут мне долго скучать.
Через пятьдесят шагов повернули налево, плохо освещенный туннель резко пошел вниз, чтоб не поскользнуться пришлось держаться за стену. Спуск занял минуту, мы уперлись в массивную гранитную плиту. Тупик. Ананий навалился мощным телом на торчащий из стены рычаг, и многотонная глыба со страшным скрежетом сдвинулась с места. У меня екнуло сердце, под ногами каменные заплесневелые ступени, впереди сплошной мрак, лишь далеко внизу слабый, ели заметный огонек. Плита встала на место, отрезанный от мира я на ощупь побрел к мерцающей святящейся точке.
"Преисподняя" походила на обычную камеру не больше, чем колонный зал Кремля на деревенский клуб. Стены -- монолитный натуральный камень, я не нащупал ни одного шва и стыка. Потолок теряется в непроглядной тьме. Пожалуй, это пещера с одним наглухо запечатанным выходом. Угораздило же так вляпаться. Тщательно выверяя каждый шаг я пробирался туда, где тлел слабый огонек.
В центре пещеры на камне горит свеча, рядом на валуне сидит человек. Пламя выхватило из мрака точеный профиль с крутыми скулами и крепким подбородком. Космы длинных нечесаных волос доходят до плеч, широкий приплюснутый нос недовольно поморщился, в узких раскосых глазах ни капли любопытства.
Стало немного жутко, в таких условиях тронуться умом раз плюнуть. Квартировать с психом удовольствие ниже среднего, ладно, если тихий, а если нет, где я тут смирительную рубашку искать буду?
От штанов и куртки пленника исходил удушливый запах перекисшего молока, грубо обработанная кожа щетинится скатанным бараньим мехом. Незнакомец пел и в такт словам, словно маятник, качался из стороны в сторону. Голос, слух, мелодия -- не то, чтоб не очень -- отсутствуют полностью. Единственное достоинство певца -- тихий голос, почти на уровне шёпота. Слова не разобрать, тарабарщина на гнусном трескучем языке. Я сел рядом и тоже запел: