Блистательные годы. Гран-Канария
Шрифт:
– Мне не нравятся объяснения, – отрезал Мердок. – И чем меньше слов о каком-либо недоразумении, – он перевернул страницу тома, – тем быстрее все налаживается.
– Но, честно говоря, – настаивал Дункан, – вы просто не понимаете. Я собирался написать. Послать письмо Джин…
Мердок повернулся и впервые посмотрел Дункану прямо в глаза. Он почему-то казался старше, его лицо стало еще морщинистей, глаза более запавшими, но его голос был тверд, как металл.
– На твоем месте я бы не беспокоился насчет письма. Я довольно разборчив
Глава 25
Ошибки быть не могло. Услышав такое оскорбление, Дункан покраснел, как будто старик ударил его.
Значит, до Мердока тоже дошел слух! Дункан постарался взять себя в руки. Помня обо всем, что старый врач сделал для него, он попытался избежать окончательного разрыва.
– Между доктором Гейслер и мной нет ничего, кроме самой искренней дружбы. Она делает все возможное, чтобы вылечить мою руку, ставя на кон всю свою репутацию.
– Она уж точно поставила на кон репутацию, – рявкнул пожилой доктор.
– Вы старый глупец, – с трудом сглотнув, выдавил из себя Дункан. – Предвзятый старый глупец!
– Может, оно и так! – прорычал Мердок. – Потому что когда-то я думал, что ты мужчина. Я думал, в тебе есть выдержка, мужество и хорошая шотландская смекалка. Вот где я был глупцом. Теперь я знаю, что ты всего лишь комнатная собачка для расфуфыренной иностранной шлюхи! Между нами все кончено.
Повернувшись к Дункану спиной, старик неуклюже взял другую книгу и свирепо уставился на нее.
В сгущающихся сумерках Дункан не мог видеть, что пальцы Мердока дрожали так сильно, что едва удерживали трепетавшую книгу. В его собственном сердце были только боль и чувство мучительной несправедливости. Что ж, теперь эта глава закончилась. Отныне он вычеркнет Страт-Линтон из своей жизни. Он развернулся и, не сказав больше ни слова, быстро зашагал по темнеющей улице.
В четверг, два дня спустя, он сдал свои последние экзамены. В тот же день – ясный, свежий день, наполненный надеждой и обещанием разгара лета, с большими пушистыми облаками, плывущими по голубому небу, – он оказался в палате Анны для предстоящей операции.
Глава 26
Шесть недель спустя, лежа в своей узкой больничной палате, Дункан с трудом повернул голову на звук шагов в коридоре. Он был так слаб, что это казалось абсурдом. Он и представить себе не мог, какие разрушительные последствия окажет операция на его организм.
Ему сказали, что он провел на операционном столе целых четыре часа. В течение нескольких дней его подташнивало от эфира. А потом начались боли, от которых он содрогался – вся левая сторона его тела превратилась в стену живого огня.
Анна прооперировала не только мышцы, кости и суставы, но и нервные сплетения, эти сложные пучки, выходящие вместе с крупными сосудами из подмышечной впадины. Никакой опиат не мог полностью снять агонию этих измученных нервов.
По ночам он часто молился: «Боже, теперь, когда я знаю,
Дверь тихо открылась, и его медсестра сказала:
– К вам посетитель, мистер Стирлинг. Она обещает, что не задержится надолго.
В следующую минуту в дверях появилась Джин.
Она принесла в душную палату сладкое дыхание гор. К резким запахам антисептиков примешался дух сосны и болотного мирта, мыла и древесного дыма. Она застенчиво вошла, в своем простом коричневом платье – на голове небрежно надетый берет, в руках свертки. В теплом взгляде ее молодых глаз были неуверенность и острая тревога.
– Джин!
– Дункан! – воскликнула она. – Ты ужасно худой!
Она подошла к нему.
– Я ужасно рад тебя видеть, Джин. Я думал, ты бросила меня навсегда.
Он протянул свободную руку – другая лежала на кровати в похожем на коробку гипсе – и крепко пожал ей пальцы.
– Я приехала в город за покупками. Я должна была тебя увидеть, несмотря на то что вы с отцом страшно поссорились.
– Как поживает твой отец? – спросил он, хотя с горечью решил, что между ним и Мердоком все кончено.
Ее глаза затуманились.
– Не слишком хорошо. Ему ведь в любую погоду приходится отправляться на вызовы, а о себе он не может позаботиться. У него бронхит в тяжелой форме. И потом, в последнее время он так расстроен из-за новой плотины, которую начали возводить на озере Лох-Линтон, с электростанцией, глиноземным заводом и всем прочим – хуже не придумаешь, дымящие трубы, которые погубят красоту долины.
Он посмотрел в ее озабоченное лицо:
– За этим планом стоит человек по имени Овертон?
Она кивнула:
– Отец уже настроил его против себя. Я… я почти напугана. – Тут она поспешно сменила тему. – Но я пришла сюда не для того, чтобы говорить об отце и его проблемах. Дункан, скажи мне, все будет хорошо?
Он снова пожал ее пальцы:
– Это я скоро узнаю. Сегодня они снимают гипс.
– О, я уверена, что все будет хорошо. Мне трудно это говорить… – Она запнулась. – Но каждую ночь я лежала без сна, думая, надеясь, что твоя рука поправится.
– По крайней мере, ты, – он не мог удержаться от замечания, – не против доктора Гейслер.
Она открыто посмотрела на него:
– Я за любого, кто делает тебе добро, Дункан.
Повисла неловкая пауза, пока Джин не выложила все, что принесла: домашнее желе и булочки, которые, как она надеялась, ему понравятся. Затем она рассказала об их старом автомобиле и о ее новом выводке цыплят, о последних новостях в Страте, о Хэмише, об охоте, которую сэр Джон Эгль планировал на двенадцатое число, о сыне сэра Джона, Алексе, который вернулся из Оксфорда, чтобы побороться с нежелательным планом электрификации. Несколько раз она спохватывалась, что утомляет его, и порывалась уйти, и каждый раз он настаивал, чтобы она осталась.