Ближний круг госпожи Тань

Си Лиза

– Ты должна находиться рядом с нашим сыном, – говорит император. – И не покидать спальню целый месяц.

– Да, дражайший супруг, – спокойно отвечает императрица Чжан. – Я нарушила традицию, чтобы обратиться к вам.

– Пожалуйста, продолжай.

Когда императрица Чжан начинает, я понимаю, что она собирается раскрыть те качества, благодаря которым носит имя Сострадательная. Я молюсь, чтобы у нее получилось.

– Повитуха поставила рождение следующего императора выше безопасности себя и своего ребенка, – говорит императрица.

– Какое это имеет значение, если она оскорбила твой взор?

– Я прошу вас проявить благосклонность!

Император непоколебим.

–

Я принял решение!

Императрица Чжан жестом показывает на стоящих перед ней женщин.

– Каждая из нас умоляет вас…

После этих слов я обретаю мужество.

– Я хотела бы сказать несколько слов от имени повитухи.

Император выглядит испуганным. Некоторые из мужчин в парадных одеяниях недовольно ворчат.

– Императрица Чжан воистину Сострадательная, – говорю я. – А вы, император Хунчжи, образец Великого управления.

– Это еще кто?

Вопрос императора адресован не мне, но я все равно отвечаю.

– Я Тань Юньсянь, врач, наблюдала за родами вашего сына. Я родом из Уси. Мой отец, дед, прадед, а также мой дядя преданно служили империи на протяжении многих поколений.

Император машет кому-то рукой, и тот подходит, чтобы получить указания. Затем этот человек быстро выбегает из зала. Я подозреваю, что он пошел проверить все сказанное мной, но я не могу ждать подтверждения и продолжаю говорить, указывая на Мэйлин:

– Я прошу императора Хунчжи посмотреть на эту женщину. Представьте, что она должна была чувствовать. Представьте, что должна была чувствовать ее высочество. – Я кладу свои руки на живот, и его глаза расширяются, когда он понимает, что скрывается под складками халата. – Представьте себя на нашем месте. Вообразите, как существо внутри вас вырывается из тела.

Император морщится и отводит взгляд.

– Это происходило с повитухой так же, как и со мной, – добавляет императрица, чтобы подчеркнуть мою мысль.

– Но повитуха продолжала выполнять свои обязанности, – продолжаю я, – ни разу не нарушив долг перед императрицей. Повитуха была готова отдать свою жизнь и жизнь своего ребенка. Он не выжил. Неужели вы теперь накажете эту женщину, которая так дорого заплатила за то, чтобы совершить достойный и праведный поступок?

Император взвешивает мои слова, но я сомневаюсь, что они изменят его мнение.

Позади меня раздается тоненький голосок:

– Оставьте повитуху в живых!

Я оглядываюсь, чтобы посмотреть, кто говорит, и вижу, что госпожа Лю опускается на колени и упирается лбом в пол.

– Да, сохраните ей жизнь! – Вдова Бао подходит к невестке. Она стара. Ей нечего терять.

Тогда другие женщины присоединяются:

– Оставьте повитуху в живых! Оставьте повитуху в живых!

Еле заметная улыбка расплывается по лицу императора. Как только в зале воцаряется тишина, он говорит:

– Повитухе сохранят жизнь, но все равно накажут. – Его слова повисают в воздухе. – Тридцать ударов. До конца своей жизни она не имеет права показываться в столице. И наконец, награды, которые она должна была получить, ей не достанутся!

Императрица кивает.

– Пусть они перейдут к доктору Тань.

– Ты действительно сострадательна, – признает ее муж.

Когда стражники уводят Мэйлин, императрица Чжан окликает их.

– Будьте осторожны. Используйте кнут, а не тяжелый прут. Она очень красивая. Она много потеряла и скоро потеряет еще больше. Пусть она сохранит лицо.

Нас с госпожой Чжао возвращают в нашу спальню. Маковка заваривает нам чай, но мы к нему не притрагиваемся. Каждая минута кажется часом. Мое тело напрягается всякий раз, когда я слышу шаги или голоса

в коридоре. Наконец Линь Та открывает дверь. Вносят носилки и ставят на пол. Мэйлин лежит лицом вниз, ее лицо скрыто длинными прядями волос, распустившимися во время наказания. Правая рука свесилась с носилок и безжизненно лежит на ковре. Задняя часть ее халата, от ворота до лодыжек, пропитана кровью разных оттенков и консистенций – от пунцовой до темно-ржавой, от сочащейся и уносящей драгоценную жизненную силу до сгустков. Маковка, знающая о запрете врачам прикасаться к крови, сама вызывается раздеть Мэйлин.

– Вы можете подождать снаружи, пока я ее помою, – предлагает Маковка.

– Я сама, – говорю я.

Госпожа Чжао шипит сквозь зубы, затем произносит:

– Я тоже останусь и помогу.

Платье Мэйлин не просто намокло. Хлыст разорвал шелк. В некоторых местах ткань приходится отдирать от кожи. Как можно осторожнее мы с госпожой Чжао обрезаем ткань, и нашему взору предстают ужасные раны. Плоть разорвана, в некоторых местах поблескивают белые кости. У Мэйлин продолжает кровотечение после выкидыша.

– Маковка, нам понадобится повитуха Цюань, – говорю я.

Служанка исчезает и возвращается с повитухой. Та не вздрагивает и не бледнеет. Она привыкла иметь дело с кровью.

– Мы с госпожой Чжао обработаем ей спину, – сообщаю я. – А вы пока…

– У вас есть еще такие чистые бинты? – спрашивает повитуха Цюань. – Если мы посадим ее в таз, как обычно делают после родов, она истечет кровью и погибнет.

Маковка приносит миску и наполняет ее кипяченой водой. Госпожа Чжао протирает спину Мэйлин мокрой тряпкой, на ее лице застыла решимость. От каждого прикосновения Мэйлин тихонько постанывает. Я открываю свой сундук с травами в поисках ингредиентов для приготовления чая, припарки… чего угодно, что поможет подруге справиться с болью и предотвратить заражение. Потом возвращаюсь к носилкам. Вся одежда лежит на полу. Больше всего пострадала спина Мэйлин, но некоторые удары пришлись на ягодицы и бедра. Для меня это слишком. Я стискиваю зубы, собираясь с духом. Опускаюсь на колени и пальцем осторожно отодвигаю растрепавшиеся пряди волос, закрывающие левую сторону лица Мэйлин. Хлыст ни разу не коснулся этой щеки, и я могу предположить, что и правой тоже, за что я мысленно благодарю императрицу. Но больше всего меня поражает то, что глаза подруги открыты и смотрят прямо перед собой. Досточтимая госпожа утратила желание жить дальше, когда умерли два моих старших брата. Теперь я вижу в глазах Мэйлин ту же отстраненность.

Я наклоняюсь и шепчу ей на ухо:

– У тебя сердце крепкое, как железо. Ты выживешь. Я позабочусь об этом.

Когда я была маленькой, бабушка рассказывала мне истории о женщинах, которые вырезали куски плоти из своих бедер, чтобы сварить сытную похлебку для больных свекровей или сыновей. Она рассказывала о женах, настолько преданных и верных, что они зализывали гноящиеся раны своих мужей или высасывали яд из проколов от зубов змей или жала насекомых. Она восхваляла жен, которые в снежную бурю стояли во дворе и специально мерзли, чтобы потом лечь рядом с мужем и унять его жар. Эти женщины использовали свое тело, показывая свою верность. Теперь я использую свое, чтобы доказать Мэйлин свою любовь. Каждое утро я прокалываю вену на запястье, пускаю кровь в чашку, добавляю в нее чай, заваренный на целебных травах, и подношу к ее губам. В течение дня я перевязываю запястье марлей. Но кровь все равно просачивается, как красные чернила, до самого вечера, когда я снова полностью открываю рану и готовлю Мэйлин еще одну чашку чая, насыщенного моей жизненной силой.