Ближний круг госпожи Тань

Си Лиза

Когда все дела завершены, Мэйлин распускает пояс, перехватывающий ее платье. Я делаю то же самое. Мы перебираемся на кровать и укладываемся на подушки, поставив между собой чайный поднос. Мы расплетаем волосы и позволяем им свободно струиться. Наши нефритовые и золотые заколки разбросаны по ложу, будто мы – супружеская пара после постельных утех.

– Вот бы оказаться дома… – говорю я.

– Ни одна мать не хочет рожать вдали от собственной спальни, – соглашается она. – Но ты справишься, потому что ты смелая и у тебя

есть я.

– Ничего я не смелая…

– Если я не беспокоюсь, то и ты не должна. – В ее голосе звенит мечтательность: – Судьба сказала свое слово, когда позволила нам одновременно забеременеть. Если нам суждено рожать вдали от дома, то мы должны принять это. Здесь много повитух, и я отброшу страхи, если ты будешь рядом.

Она права. Дворцовое хозяйство обслуживает больше повитух, чем мы с госпожой Чжао предполагали, хотя и не так много, как если бы у императора было несколько жен и сотни, если не тысячи наложниц.

Мэйлин улыбается.

– Ты печешься обо мне сильнее, чем я об императрице.

– Я всегда буду заботиться о тебе больше, чем о ком бы то ни было.

Именно поэтому я уделяю особое внимание согревающим травам, которые прописала ей.

Она поднимает поднос с чаем и ставит его на приставной столик, затем придвигается и кладет голову мне на плечо. Тепло ее тела окутывает меня. Я лежу не шевелясь.

– Этот опыт не изменит твою жизнь, – бормочет она, – но мою он уже изменил. В кои-то веки мы с тобой в равных условиях.

– Это большое счастье…

– О! Ребенок! Потрогай! – Она берет мою руку и кладет себе на живот. Мой малыш предпочитает пихать меня в одно и то же место, а ребенок Мэйлин каждый вечер выбирает новое, заставляя нас гадать, машет он там ножками или ручками или бьется головкой.

– Если это не сын, который уже тренируется бегать с воздушным змеем на веревочке, – говорю я, – значит, твоя дочка, которая будет так же изысканно семенить на ножках-лотосах, как сама Богиня крошечных ног, окажется подвижна, будто лань.

– Если это девочка, поможешь перебинтовать ей ноги? – спрашивает Мэйлин. – Я хочу, чтобы она вышла замуж в хорошую семью.

– Конечно. А если у вас родится сын, я спрошу у Маожэня, сможет ли он посещать нашу школу в Благоуханной усладе. Там преподают очень талантливые учителя. – В таких семьях, как моя, нередко приглашают сыновей бедных родственников или друзей, чтобы те могли воспользоваться щедростью клана. – Если мне подарят сына, оба мальчика смогут вместе учиться – с первых дней занятий каллиграфией и до того момента, когда отправятся в столицу сдавать экзамены.

– Если у нас обеих родятся дочери, я надеюсь, что они будут так же близки, как и мы.

– Конечно!

– Если у одной из нас родится сын, а у второй дочь…

– Ты уже думаешь о свахе? – Я говорю это негромко, надеясь, что подруга воспримет это правильно, потому что, как бы я ни любила Мэйлин,

подобному браку не бывать – даже если у ее дочери будут самые крохотные на свете ножки.

– Позволь мне помечтать, Юньсянь. Позволь помечтать!

Маковка, понимая, что я, как это было вчера и третьего дня, снова проведу у Мэйлин ночь, раскладывает угли под каном и подкидывает дрова в жаровню. Мы начинаем дремать.

Иногда я просыпаюсь и вижу, как Мэйлин сидит над своими вещами, тщательно перебирая их, словно я могу соблазниться чем-то из ее сокровищ и украсть. Одна эта мысль заставляет меня улыбаться. Рядом со мной Мэйлин расслабляется и, прижавшись ко мне, погружается в сон. Ее дыхание становится глубже, а выдыхаемый ею воздух теплым потоком проходит по моей груди и опускается на руки. Нам надо бы переодеться в одежду для сна, но мне так жаль ее будить, и я провожу пальцами по кончикам ее волос, густых и длинных – до самого моего бедра…

Порой я долго не могу уснуть и позволяю мыслям унестись вдаль. Может, мы с Мэйлин и имеем схожий статус в Великих покоях, и я желаю подруге только наилучшего, но судьбы наши отличаются. И изменить порядок вещей мы не в силах. Оттого-то мне и бывает тревожно… Как феникс восстает из пепла, так и Мэйлин поднялась, но есть и другая истина: чем выше взлетаешь, тем больнее падать.

Сквозь ресницы я смотрю на догорающий фитиль, и вот золотой свет в комнате гаснет – как и искры в моем сознании.

Ночь следует за днем, а день за ночью. Минул второй месяц с тех пор, как мы с госпожой Чжао прибыли в Пекин. Императрица находится на сроке, когда в любой момент могут начаться роды. У нас с Мэйлин впереди еще четыре недели. В этот раз я проведу их не в четырех стенах собственной спальни, как положено высокопоставленной даме, а как работающая женщина типа Мэйлин, из-за чего пребываю в смятении. Однако бабушкины предостережения я помню и по мере сил борюсь со слабостью собственной натуры – стараюсь не впадать в уныние и не провоцировать болезнь. Мэйлин, за что я ей очень благодарна, зная о моих врожденных пороках не понаслышке, тщательно приглядывает за мной, а я так же бдительно слежу за тем, что может причинить вред ей или ее ребенку.

Сегодня мы, вместе с приближенными к императрице женщинами, сидим в Великих покоях, и Сострадательная рассказывает одну из своих любимых историй. Мэйлин устроилась неподалеку от меня. Она выглядит бледной. До прошлой недели я видела ее только счастливой и довольной. Потом что-то изменилось, и два дня назад у нее началась рвота. Обычно утренняя тошнота мучает беременных только первые три месяца, но некоторых женщин эта напасть терзает вплоть до родов. А иногда она еще и возникает на довольно позднем сроке. Вечером я добавлю новые ингредиенты в отвар для Мэйлин, а пока должна сосредоточить внимание на императрице.