Блокада. Книга 5
Шрифт:
— Первая дверь налево, — ответил человек.
С того мгновения, как, взглянув на выпавшую из моего кармана записку, я вспомнила о Суровцеве и о том, что он предлагал мне свою помощь, я ни секунды не подумала о самом Володе… Но теперь, оказавшись перед его дверью, вдруг со всей отчетливостью представила себе, что сейчас увижу его и что он, несомненно, решит, будто я пришла только для того, чтобы встретиться с ним… Эта мысль промелькнула в моем сознании мгновенно, пока я без стука открывала дверь…
В маленькой комнатке за
— Товарищ Суровцев! — негромко произнесла я.
Сидевший ко мне спиной обернулся — лицо его было мне незнакомо. Зато теперь я увидела, что напротив него сидит одетый в меховую безрукавку Суровцев.
— Товарищ капитан… — шагнула я к нему.
Несколько секунд Суровцев смотрел на меня растерянно, потом вскочил из-за стола.
— Вера? Вы?!
Тот, второй, тоже поднялся и отошел к стене.
— Вера! — повторил Суровцев. — Неужели это вы! Я сейчас. — Он обернулся к человеку в полушубке: — К двадцати четырем ноль-ноль норма должна быть выполнена. Подрывников оставьте на объекте. Ясно?
— Слушаюсь, товарищ капитан, — ответил тот. — Разрешите идти?
И поспешно вышел из комнаты.
— Вера, как я рад, что вы пришли, — сказал Суровцев, подходя ко мне. — Я уж и надеяться перестал! А сам второй раз заходить не решался…
— Володя, милый, — проговорила я тихо, — у меня к вам просьба, огромная просьба… Умер человек… очень дорогой мне человек. Старый ленинградский архитектор… Я не знаю, где и как его похоронить. Нужна машина. Я подумала, что, может быть, вы сможете достать грузовик…
На лице Суровцева появилась горькая усмешка. Он спросил:
— Где умер?
— Дома, у себя дома!
— А где его дом?
— На Мойке.
— Не мой район, — проговорил Суровцев.
Я не поняла.
— Какой район? Почему не ваш?
— Как вы сами-то живете? — не отвечая на мой недоуменный вопрос, спросил он. — Как мама?
— Она умерла, Володя… О себе я расскажу потом, а сейчас, если можете… я очень, очень прошу…
Суровцев подошел к двери и крикнул:
— Дежурный! Спецфургон, гроб и двух бойцов на выезд!
Вернулся и сказал:
— Я не уверен, есть ли у нас гробы… Кажется, не осталось. Машина будет минут через десять… А кто он вам, этот архитектор? Родственник?
— Да, да, — кивнула я. Мне почему-то показалось, что я должна ответить на этот вопрос утвердительно.
— А там, в квартире, кто-нибудь есть?
— Да, конечно, там один майор дожидается, мы с ним зашли Федора Васильевича проведать, а он… мертвый!.. Ну, а мы не знаем, куда, на какое кладбище его везти, ни я не знаю, ни Звягинцев.
— Кто?! — воскликнул Суровцев.
И только тогда я вспомнила, что он знаком с Алексеем, что они где-то вместе служили.
— Да, да, Звягинцев, — подтвердила я, — он вернулся в Ленинград, и мы встретились…
— Так,
— Ну, а как вы, Володя? — переменила я тему, ощутив вдруг неловкость. — Рука, я вижу, совсем зажила! Вы тогда нам столько хлопот доставили своим бегством…
— Извините, другого выхода не было.
— Меня тогда начальник госпиталя так отчитывал, — продолжала я, чтобы чем-то заполнить эти десять минут ожидания, — а я его убеждала, что вы на фронт, в свою часть ушли, ведь верно?
— Да, верно.
— А теперь, значит, получили назначение в Ленинград?
Он молча кивнул.
— Я вижу, вы стали большим начальником, — сказала я, стараясь, чтобы слова мои прозвучали дружески и шутливо.
— С чего вы это взяли? — Суровцев нахмурился, не приняв моей шутки.
— Ну, для того чтобы вот так приказывать выделить машину и бойцов, надо по меньшей мере частью командовать! И давно вас в город отозвали?..
6
Суровцев молчал. Вопрос Веры заставил его пережить все заново. Будто только вчера его неожиданно отозвали с Невской Дубровки, где он командовал инженерным батальоном… А произошло все это так…
Было уже четыре часа дня, когда усталый, измученный, ошеломленный всем тем, что ему пришлось увидеть по пути, Суровцев добрался до комендатуры. Дежурный посмотрел его командирское удостоверение, взглянул на командировочное предписание и произнес, не то спрашивая, не то просто констатируя:
— Тридцать — двадцать пять…
Суровцев пожал плечами — он уже забыл, что именно этот номер приказа был обозначен в графе «Основание».
— Куда меня направляют? Что за полк? — спросил он.
— На месте узнаете, — сухо ответил дежурный. — Запишите адрес штаба полка…
«Резерв есть резерв, — думал Суровцев, выходя из комендатуры. — Подъем в шесть. Завтрак. Зарядка. Строевые занятия. Отдых. Обед. Снова строевые. Затем политзанятия. Свободный час перед отбоем. В десять отбой… Бесконечное ожидание, когда ты понадобишься. И мучительное сознание, что занимаешься бессмысленной шагистикой, когда люди на фронте дерутся. Хуже, во сто крат хуже, чем в госпитале…»
Он разыскал нужный ему дом. Это было здание бывшей школы, тихое, казалось, пустое. Однако едва он поднялся на площадку, слабо освещенную огоньками коптилки, как раздался энергичный оклик:
— Стой, кто идет?
Перед ним вырос часовой с винтовкой наперевес.
— Капитан Суровцев, — ответил он. И добавил устало: — Да убери ты свою пушку…
Взглянул на часового, и ему показалось, что шинель надета на человеческий скелет. Лицо часового как-то сморщилось, красноватый нос походил на согнутый хрящеватый мизинец. Было такое ощущение, что голова его ссохлась, уменьшилась в размере, — шапка почти касалась переносицы.