Блондинка с розой в сердце
Шрифт:
— План «Перехват», — сказал я. — Ловим беглых заключённых. Гражданин, предъявите документы.
Мне почудилось, что водитель автомобиля выдохнул с облегчением. Я заметил, как его губы изогнулись в улыбке. Мужчина наклонился к ящику для перчаток, вынул оттуда свои права, протянул их мне через окно.
— Откуда здесь зэки? — спросил он. — Из Петрозаводска, что ли? Давно они сбежали?
Я отметил, что у мужчины приятный бархатистый голос (почувствовал, как вздыбились у меня на руках волоски). Сунул своё удостоверение в карман. Взял документ из рук водителя жёлтого автомобиля ВАЗ-2102.
— Зайчик, Леонид Леонидович, —
Опустил руку с водительским удостоверением. Посмотрел водителю в глаза.
— Зайчик, — повторил круглолицый мужчина. — Это моя фамилия. Я поваром работаю. В Петрозаводске. Я каждое утро тут проезжаю. Из своей деревни. В ресторан еду. На работу.
— Повар Леонид Зайчик, — сказал я. — Из деревни Мягрека. Прекрасно.
Я чуть приподнял ствол пистолета и трижды выстрелил мужчине в голову.
Глава 21
Пистолет депутата Ленсовета Васильева я утопил в оставшемся для меня безымянным озере — в десятке километров от Петрозаводска. Припарковал автомобиль ВАЗ-2105 (на котором я приехал в столицу Карельской АССР) в Петрозаводске, во дворе дома на улице Ленина, неподалёку от площади железнодорожного вокзала. Через четыре часа после полудня я уже сидел в купе поезда, следовавшего из Мурманска в Симферополь. Перекинулся парой фраз с соседями по купе, вручил проводнице свой билет. Достал из рюкзака блокнот и шариковую ручку. Открыл блокнот на первой странице, взглянул на первый абзац (тот начинался со слов «Александр Сергеевич Бердников, Ларионовский мучитель»). Этот абзац был полностью перечёркнут двумя жирными линиями.
Я пробежался взглядом по следующему абзацу (тот занимал почти целую страницу в блокноте). Прочёл: «Леонид Леонидович Зайчик, повар-душегуб. Проживает по адресу: Прионежсткий район, деревня Мягрека, улица Ленина, дом 28. Круглолицый, приятный голос. Первое убийство: 25 октября 1990 года, Светлана Перттунен, жительница города Петрозаводск, задушена и изнасилована. 17 мая 1991 года, Дарья Куркоева, жительница деревни Берёзовые Мосты, задушена и изнасилована. 27 июня 1991 года, Анна Топпоева, жительница города Петрозаводск, задушена и изнасилована. 30 июля 1991 года, Елена Пивоева…» Я прервал чтение. Подумал: «Елена Пивоева из деревни Ялгуба тридцатого июля этого года не умрёт. Теперь. Скорее всего».
Посмотрел на список из семи женских имён и фамилий, что следовали в моих записях за строкой об убийстве Елены Пивоевой. Вспомнил, как смотрел в интернете записи допросов повара-душителя из Петрозаводска Леонида Леонидовича Зайчика. Ещё тогда я удивлялся, как такой добрый на вид человек с таким приятным голосом мог душить и насиловать своих попутчиц. Вспомнил, как за красивый голос следователь однажды назвал Зайчика «карельской сиреной». Несколько раз Зайчика так же называли в своих статьях и журналисты. Но это прозвище к Леониду Леонидовичу не пристало. Потому что его красивый голос рассказывал на допросах о жутких вещах. Свой роман о поваре-душегубе я назвал «Блюдо для соловья».
Ровной чертой я аккуратно перечеркнул весь абзац, начинавшийся со слов «Леонид Леонидович Зайчик, повар-душегуб». Провёл под ним горизонтальную линию — отделил его от следующего блока информации. Прочёл имя в начале третьего абзаца, пробежался глазами по следовавшим вслед за этим именем датам. Вспомнил название написанного мною в прошлой жизни романа, для которого
Я закрыл блокнот, сунул его в рюкзак. Мазнул взглядом по лицам соседей по купе. Посмотрел на проплывавшие за окном вагона карельские пейзажи. Вспомнил, что в прошлой жизни приезжал в Карельскую АССР лишь один раз: в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году вместе с Бакаевым я ездил сюда в командировку. Я повернул голову, взглянул на двух мальчишек девяти-десяти лет, которые ехали на боковых полках. Дети сидели за столом друг напротив друга, читали книги. Черноволосый парень хмурил брови, словно переживал за судьбы героев книги. А его сосед блондин улыбался, разглядывая усыпанные буквами страницы. Блондин будто почувствовал мой взгляд: он повернул в мою сторону лицо. И тут же показал мне потёртую обложку своей книги.
«Каллисто, — прочёл я. — Георгий Мартынов».
— Дядя, а вы полетели бы на другую планету, если бы вам предложили? — спросил парень.
Он улыбнулся.
Я покачал головой, ответил:
— Нет, не полетел бы.
— Почему?
— У меня и на этой планете дел предостаточно, — сказал я.
Восемнадцатого июля я снова приехал в Москву. Вот только на этот раз я был здесь проездом.
Мурманский поезд сделал остановку на Курском вокзале. Я прогулялся к зданию вокзала. Нашёл там телефон-автомат с междугородней связью, позвонил в Ленинград.
Застал Сашу дома.
Лебедева обрадовалась моему звонку, словно мы не разговаривали уже год. Она тут же вывалила на меня накопившиеся у неё за прошедшие сутки новости. Сообщила: её папа рассердился из-за того, что я уехал, не повидавшись с ним.
Передала требование генерал-майора КГБ Корецкого. Тот пожелал, чтобы я явился к нему в кратчайший срок. Выяснил: что такое «кратчайший срок», Сашин отец не пояснил. Поэтому заверил Александру, что «как только, так и сразу».
Лебедева сообщила, что Битковых вчера задержали: и Павла, и Иннокентия Николаевича. Автомобиль с телом депутата Ленсовета Васильева на улице Гончарная нашли. А вот местонахождение Серого пока не вычислили.
— … Папа сказал, что никуда этот Арбузов не денется…
Ещё Александра подтвердила мои подозрения: Александр Гаврилович Васильев действительно прочёл её пока не опубликованную обличительную статью. Как оказалось, его жена была двоюродной сёстрой жены Сашиного начальника Мишкина.
В Нижнерыбинск я вернулся в пятницу днём (девятнадцатого июля). Город встретил меня жаркой солнечной погодой и криками торговавших около здания вокзала женщин. Я попрощался с попутчиками и с проводницей; ступил на перрон нижнерыбинского вокзала не выспавшийся, пропахший запахами вагона и потом. Направился к автобусной остановке с мыслью о том, что за девять дней новой жизни мне надоели поезда. Сам себе я пообещал, что в ближайшую неделю никуда на поезде не поеду. А на вокзал явлюсь лишь в воскресенье: встречу здесь свою семью — точнее, своего брата Владимира, его жену и его дочь.