Блондинка с розой в сердце

Федин Андрей Анатольевич

— Пятьдесят тысяч? — переспросил Синицын. — Одной бумажкой?

Я кивнул. Спрятал пять рублей в карман.

— Что тут такого? — спросил я. — Если у вас в девяносто шестом или в девяносто седьмом году будет зарплата больше миллиона. Не пятирублёвыми же бумажками вы её получите…

— Миллион?

Синицын недоверчиво ухмыльнулся. Я заметил недоверие и во взгляде своего брата. Подумал, что в девяносто первом году я бы точно в такие предсказания не поверил… если бы их озвучил не Димка.

— Умные люди… вон там…

Я ткнул пальцем в небо.

— …

Говорят, что году эдак в девяносто пятом появится и купюра номиналом в пятьсот тысяч рублей. Они же обещают, что где-то в девяносто восьмом году три нуля с этой бумажки обрежут. Проведут деноминацию, как в шестьдесят первом. У нас снова появятся вменяемые цены. Не в сотнях тысяч и в миллионах, а примерно такие же, как сейчас. Вот и прикиньте, какой процент инфляции уже сейчас ожидают те, кто по долгу службы видят реальное положение нашей экономики. Так что покупка мотоцикла и холодильника — это будет разумный шаг для спасения семейного бюджета. Пока нынешние деньги не стали конфетными фантиками.

— М-да… — произнёс сидевший справа от меня Бакаев.

Коля Синицын почесал затылок. Вовка ухмыльнулся и сунул себе в рот вареник.

— Что вы тут обсуждаете? — спросила вернувшаяся из дома Надя.

Она поставила на стол бутылку армянского коньяка, которую я реквизировал из Димкиных запасов. Расставила на столешнице стопки под водку (коньячных бокалов у нас тогда не было).

— Товарищ из КГБ поделился с нами своим видением будущего, — ответил ей Бакаев.

Он допил из стакана вино.

— И какое оно, это будущее? — спросила Вовкина жена.

Она посмотрела мне в глаза, но тут же опустила взгляд.

— Мотоцикл куплю, — сказал Синицын. — С коляской. Так тому и быть.

Он разрубил воздух ребром ладони.

— Вот это правильно, — с полным ртом пробубнил Вовка. — Лучше мотоцикл уже сейчас, чем миллионные зарплаты в далёком будущем.

Владимир откупорил коньяк, наполнил стопки жидкостью из бутылки.

— Предлагаю тост, коллеги, — сказал он. — За миллионные зарплаты!

Мы дружно вскинули руки с рюмками, чокнулись, одновременно выпили (до дна).

Вовка закусил коньяк вареником, стёр рукой с губ сметану.

Он посмотрел на своих коллег и запоздало спросил:

— Ну и что интересное произошло в нашем городе, пока я плескался в море?

Глава 24

Красная полоса заката отражалась в окне веранды. Истерично чирикали шуршавшие листвой пионов воробьи. Приземлившийся на крышу дома голубь изогнул шею, наклонил голову и глазом-бусиной посматривал на меня свысока. Будто я интересовал его больше, чем стоявшая на столе полупустая бутылка с коньяком и миска с варениками. Из кроны вишни то и дело падали листья и ягоды. Но пока они промахивались мимо моей тарелки.

Коля Синицын взмахнул вилкой, словно дирижёрской палочкой. Взглянул сперва на ковырявшегося вилкой в салате Бакаева, затем на меня. Повернул лицо в сторону Вовки и Нади.

— Что у нас тут за две недели могло случиться? — спросил Синицын. — Сплошная бытовуха. Опять в позапрошлую субботу

была поножовщина на дискотеке в «Пионере». Пацан с Белорусски порезал троих зареченских. Кровищи было много, но ничего серьёзного. Пару карманников задержали. И отпустили, как обычно. Люськиных девок какой-то борец за нравственность облил зелёнкой. Но заяву они на него не написали. Сейчас он в больнице. Так, помятый слегка. Гордый комсомолец. Твердит, что упал с дерева. Кооперативный ларёк около автобусной остановки на улице Ленина сожгли. Который пирожками торговал. Говорят, что просрочили выплаты Соколовскому. Хозяева ларька твердят, что случился несчастный случай. Мы это так и оформили…

— Вася Седой умер, — сказал Бакаев.

«Выпал из окна сочинской гостиницы…» — мысленно дополнил я его слова.

— Блин горелый, так это же не у нас в городе случилось, — сказал Синицын.

Он скривил губы.

Я заметил, что Вовка встрепенулся. Вспомнил, что меня тогда тоже заинтересовало это известие.

— Что значит, умер? — спросил мой брат. — Как именно умер? Лёша Соколовский до него добрался?

Коля и Женька переглянулись. Они словно решали, кто возьмёт слово.

— Вася Седой выпал из окна сочинской гостиницы, — сообщил Бакаев. — Я поинтересовался… кое у кого. Говорят: никаких намёков на убийство. На суицид тоже не похоже. Вася не оставил после себя никакой записки. Пьяный был, говорят. Случайно выпал. С восьмого этажа. Сейчас у сочинцев это основная версия. Но свидетелей падения они пока не нашли. Сам Вася ничего не сказал: нашли его уже мёртвым. Седого здесь похоронили, у нас. На Кисловском кладбище.

Женька большим пальцем указал себе за спину.

— А Соколовский как на это отреагировал? — спросил Вовка. — Он же в прошлом месяце грозился, что оторвёт Седому голову.

Владимир вопросительно вскинул брови. Я отметил, что уже в девяносто первом у меня на лбу наметились две длинные почти параллельные друг другу морщины.

Бакаев пожал плечами.

— Лёша Соколовский был на похоронах, — ответил Синицын. — Пришёл туда вместе с Кислым. И с десятком своих архаровцев. Заявил, что через год поставит за свой счёт на могиле Седого памятник в полный рост. Из гранита. Речь длинную толкнул. Называл Седого своим лучшим другом. Даже слезу, говорят, пустил. Сказал, что наймёт в Москве частных детективов для расследования обстоятельств Васиной гибели. Так что свою причастность к смерти Седого он не признал.

Вовка ухмыльнулся, посмотрел на свою жену.

Я наблюдал за тем, как Вовка и Надя смотрели друг другу в глаза, словно обменивались мыслями. Почувствовал, как кольнуло в сердце.

— Я надеялся, что после той ссоры в ресторане «Кавказ» их чёртова банда расколется пополам, — сказал мой брат. — Надеялся, что часть Лёшиных бычар станут на сторону Седого. И они попортят друг другу шкуры. Как тогда, в девяностом, помните? Когда Соколовский схлестнулся с зареченскими. Из-за рынка. Здесь было бы ещё лучше. Лёшины шакалы покусали бы друг друга. Красота! Мы бы с удовольствием поработали. Одних в морг, других — за решётку…