Блудное художество
Шрифт:
Никодимка, выслушав приказание, пообещал, что тут же отправит за немцем конюшонка Павлушку, и спросил, угодно ли их милостям Николаям Петровичам допустить до себя Орехова с Арсеньевым.
– Какой еще Орехов?
– С ваших милостей дозволения, Ваня Носатый.
– Он что, у меня тут?
– Ночью явились, добычу приволокли. Ждали наверху, ждали, видать, заснули, потому что не шумят.
– Поди за Ваней. И кофею мне изготовь крепчайшего! А что господа Тучков и Лопухин?
– Их милости до полусмерти в машкерадах уплясаться изволили! Спят, голубчики сердечные,
– Потом съездишь со Спирькой к купцу Аинцеву, покажете ему стоптанные туфли, пусть новые даст. Пошел вон.
Аинцев, купец и промышленник, был пойман на неблаговидных делах - продавал обувь московской работы за немецкую и французскую. Но его производство кормило с полсотни человек, все - вольные и семейные. Архаров подумал и не стал давать делу ход, только обязал голубчика впредь так не чудесить. А поскольку мастера у промышленника были хорошие, обер-полицмейстер и сам не брезговал спосылать порой за туфлями. О плате и речи быть не могло - коли бы он вздумал платить, купец бы понял, что вышел из фавора, что нажил врага, и пошел мылить себе веревку.
Ваня спустился немедленно.
– Ваша милость, приказание исполнено, - гнусаво доложил он.
– Господин де Берни схвачен. А поскольку ночью его добыли, то привезли сюда… приказано было - спешно, стало быть, на часы не поглядели…
– Почему вдруг ночью?
– Приказано было добыть, а он из дому не выходил, ваша милость. Узнали, что полковник Шитов с хозяйкой своей и со старшими дочками в маскарад едет, во втором жилье, стало, на помощь звать некого, и забрались к французу через окошко, той же дорожкой, какой он сам лазил.
– Молодцы! Сейчас кофею попью, все вместе в моем экипаже поедем на службу.
– Ваша милость, велите французу дать чего-нибудь надеть, штанов там, кафтанишка. Мы его в одной рубахе взяли.
Архаров поглядел в окошко. День обещал быть солнечным и жарким.
– Обойдется без штанов. Ты, Ваня, все в подвале сидишь, а мы наверху в такую погоду потом обливаемся. Будем, Иван Данилыч, милосердны.
Ваня усмехнулся.
– Как вашей милости угодно будет.
Не сказав более ни слова, он вышел. Архаров хмыкнул - вот был бы славный сыщик, кабы не драные ноздри. Вранье, поди, будто есть умельцы, которые новые ноздри наращивают.
Когда Шварца привезли на извозчике, Архаров уже допивал свой непременный кофей.
– Садись, Карл Иванович, - сказал обер-полицмейстер, распахивая на груди шлафрок пошире - в комнате было жарко.
– Помнишь, как брали Брокдорфа?
– Помню, ваша милость.
Немец аккуратно сел на табурет, раскинув полы кафтана и уложив руки на колени.
– Никодимка, тащи еще чашку, налей его милости. Сухарики бери, черная душа, вон конфекты, крендельки сахарные. Ешь и припоминай.
– Взяли его по доносу мясника… мясника…
– Ага, вспомнил. Хрен с ним, с мясником. Как этот наш голштинец угодил в тот подвал, и с доктором вместе, откуда его выковыряли, помнишь?
– Я
– Всего и не надо. Ну, припоминай. Когда наш Устин огрел Брокдорфа оглоблей поперек спины, актеришки поволокли его к доктору. И они толковали, что якобы им велел это сделать и дорогу показал некий черт…
– Николай Петрович, сударь, пьяные их враки вы сами матерно определить изволили…
– Изволил! Так вот, черт беседовал с Брокдорфом на неком чертячьем языке…
Шварц несколько забеспокоился. У Архарова после бессонной ночи вид был несколько бешеный, в глазах - легкое безумие…
– … и еще они запомнили, что у того черта было черное лицо. Далее - именно черт повел их всех к доктору Лилиенштерну. И еще одна причина, почему они того шалуна в черти произвели, - ходит бесшумно. Как кот. Помнишь, я еще чуть батогов не прописал тому дураку подканцеляристу, который все эти бредни записал, а потом не поленился перебелить?
– И точно, что бредни, - сказал Шварц.
– Я вспомнил - потом сей черт в черной епанче им оплеух надавал и взлетел в небо, размахивая крыльями, в небе и сгинул. Канцеляристы у нас любят такие диковинки и нарочно их приберегают. Не угодно ли вам, сударь, еще чашку кофея? Наутро после ночи, проведенной в развлечениях, способствует стройности мыслей…
– Так вот, Карл Иванович! Черт этот вчера в Пречистенском дворце явился!
Шварц сперва отшатнулся от начальства, которое и на вид, и по речам казалось ему свихнувшимся. Но Архаров очень хорошо понял тревогу своего подчиненного.
– Черт-то в заговоре был замешан, помнишь, как в Сретенской обители оружие изымали? И он там околачивался, и оттуда Брокдорфа к доктору тащили! Все еще не сведешь концы с концами?
– Ваша милость, я был бы нижайше признателен, коли бы вы внятно поведали о явлении черта в Пречистенском дворце, - чинно произнес Шварц.
Тут лишь Архаров сообразил, что немец действительно не может сопоставить в уме события минувшего лета и минувшей ночи.
– Федьку мне кликни, - сказал он Никодимке.
– Живо!
Архаровцы еще спали. Никодимка растолкал приятеля, и Федька, встрепанный, зевающий, был препровожден в архаровскую спальню.
Там он рассказал Шварцу, как дрался с бесшумным противником, а в доказательство упомянул найденный на полу длинный нож. Тут и Архаров велел Никодимке подать нарядный кафтан и самолично извлек нож из кармана.
– Твоя пропажа?
– спросил он Шварца.
Немец задумался.
– Сие становится похоже на старую закопченную картину, - сказал он.
– Видны лишь некоторые части. Нож, коим был заколот покойный Харитон, весьма смахивает на сей, но это не он, доподлинно вам говорю. Злобный кавалер, напугавший крепостных актеров, скорее всего, просто умеет ловко и бесшумно скакать, на манер твоего вчерашнего противника, Федя. Есть некая связь между тем и этим событием, но именно она скрыта под слоем копоти.