Блюз
Шрифт:
Град награждал «героев
Дебрей дорожных пробок».
Небо зашлось грозою,
Ветер рванул из сопок.
Холодные потоки воздуха мешались с тёплыми, и получался ветер. Там, наверху, стоял пятнадцатиградусный мороз. Снаряды с пересвистами бились о поверхности, образуя гром. Машины, застрявшие в пробках, которые возникли здесь ещё до времени атаки, переворачивались и разлетались на запчасти во все стороны. Люди, сломя голову куда-то бежали… наверное, в Вечность… Туда, где у каждого будет свой предбанник с пауками.
Он
И в переулках свищет,
Дождь в наши окна хлыщет,
Так мы становимся чище.
Всем было страшно, а многим даже – за что-то обидно. Страх открывал истинное лицо людей. Один из главных плюсов этого глобального очищения планеты – честность эмоций. Теперь большинство людей понимало, что это дороже любых денег. Выглядело – ужасно; ужас очищал забитые ненужным хламом черепные коробки.
Град-художник,
нарисуй светлых нас на холсте из дождя,
Мудрый Ветер,
помоги мне идти и поверить в себя.
В маскараде,
грянет гром и гроза осветит нашу суть.
Дождь-священник,
смой все наши следы,
мы начнём новый путь.
Здесь, под землёй, на глубине ста метров, Джазмен с размаху лупил по латунным струнам и пел о том, как, избавившись от прошлого, люди станут абсолютно чисты друг перед другом и перед Матерью- планетой. Именно сейчас, в момент кошмара, эта песня была как нельзя кстати. Город рушился дом за домом – горожане избавлялись от прошлого. Просветление мира шагало траурным маршем по Золотому Кольцу России.
Дождь уходил за крыши,
Мы шли по воде босыми,
Мы становились чище,
И стали почти святыми.
Для горожан, судорожно метавшихся в бетонной пыли, бегавших в слезах от едкого тумана, образованного сгоревшим толом и тетрилом… для них наступил Судный День. Люди сходили с ума. Им казалось, сам Господь Бог спускается с неба из чёрного облака дыма, заслонившего и без того пасмурный день. Спускается, чтобы спасти их от ужаса; казалось, что он забирает души спасённых. На самом деле, всё было гораздо прозаичнее. А выглядело ещё прозаичнее.
Город курил устало,
Остановилась стрелка,
Прошлое исчезало –
Так мы дождались снега!
Гулкий звук просачивался сквозь землю, в подземном городе моргали лампы. Температура на поверхности продолжала опускаться… пошёл снег.
Он опускался плавно
И приземлялся в лужи…
Пусть это даже странно,
Но мы становились лучше.
Улицы и площади разрыхлялись воронками и превращались в грядки, на которых потом произрастёт новая культура, новое человечество.
Ночью прошла метель,
Снег заполнял пробелы…
Я на свой след посмотрел –
И он оказался белый!
Снаружи – разбитые окна, сравненные с землёй дома, люди и прочие непотребности; в душе – чистота и полное миропонимание.
Белый лекарь,
залечи нашу грязь, не дающую встать,
Дай мне силы,
всех на свете простить и, возможно, понять,
Дай им силы,
чтоб простить и меня и, возможно, понять!
Белый лекарь!
Лечи нас от прошлого!
Чистота и миропонимание… чистота.
Ближе к четырём часам дня раскаты артиллерии поутихли; возможно, многие из орудий уничтожили вертолёты. Лишь изредка на землю падали то мины, то ракеты, выпущенные наугад горе артиллеристами с образованием врачей, управленцев, экономистов, менеджеров и т.д. многие из них имели докторские степени и звания профессоров. В пятнадцать часов, пятьдесят минут по московскому времени всё подземелье было готово к своему выходу. Всадники Апокалипсиса были готовы к завершающей части Судного Дня. Точно по плану, в шестнадцать ноль-ноль, проводники открыли двери, и гигантские массы партизан начали просачиваться на улицы, загаженные хламом, руинами и изуродованными телами людей и животных. В воздухе витал едкий сладковатый запах. В первые несколько минут стояла полнейшая тишина: пробиваясь сквозь завесу дыма, тихо падал крупный снег. Он покрывал собой пустынные улицы и нетронутый ни одним снарядом Успенский собор. Безмятежно, как будто так и должно было быть, горели заводы и дома. Токарев, как и большинство партизан, наблюдающих этот спокойный день, подумал: «Это победа…» – но уверенности в мыслях он не испытывал. Это было лишь затишье перед бурей; тревожное состояние во время тишины, звенящей в ушах. Недалеко от Соборной Площади упала ещё одна мина, и Джазмен закричал:
– Врассыпную! – И побежал куда-то в Почтовый переулок.
Каждый понимал, что враг где-то здесь, рядом, и то, что его надо искать, но нарушать такую атмосферную тишину никому не хотелось. И, тем не менее, партизаны, малочисленными группами, разбрелись по сторонам. Токарев и ещё человек десять, прижимаясь к руинам или остаткам стен, шли по Ерофеевскому спуску с двух сторон, прикрывая друг друга. Прямо посреди улицы, не обращая ни на что внимания, волочился какой-то солдат с пробитой головой, винтовкой и вещмешком на раненном плече. Он не понимал, где находится и что происходит; он почти без сознания волочил ноги по растрескавшемуся снегу. Не нарушая тишины безмятежного дня, несколько партизан подбежали к нему вплотную, зарезали ножами и вытащили из мешка несколько гранат, отняли винтовку. Тот не сопротивлялся, он был готов. Через десять – двадцать метров от Токарева из дворов вышел Джазмен. Он увидел компанию и присоединился.
– Ну что, как тебе прогулка? – Спросил он у Токарева. – Благодать! Не воюешь, а гуляешь!
– Да уж, – ответил Токарев, всё с тем же состоянием внутренней тревоги и плохим предчувствием, – в городах я такой тишины не слыхал.
– А тишина для того и существует, чтоб ты её не слышал.
Где-то вдалеке упала ещё одна мина.
Недалеко, за поворотом, послышался приближающийся рёв мотора и лязг тяжёлой техники. Эти звуки приближались очень быстро. Ещё через несколько секунд на улице появился танк, он развернул башенное орудие в сторону партизан и открыл огонь из пулемёта. Партизанам пришлось бежать во дворы. Где-то далеко, в конце Второй Никольской, тоже послышалась стрельба и крики, и уже через пару минут весь город снова охватил хаос. Повсюду велись бои местного значения. Правительственные Войска, рассыпавшиеся по городу во время артподготовки, собирались в маленькие отряды; партизаны так же рассыпались в разные стороны. Защитники города искали атакующих, атакующие – искали защитников; в местах столкновений вершился Апокалипсис. Основное действие происходило на окраинах города, где вели атаку другие бригады.