Бобо в раю. Откуда берется новая элита
Шрифт:
Однако с концом холодной войны все переменилось. Международные отношения утратили в престижности, а значимость вопросов внутренней политики и образования возросла. Теперь эксперт по Латинской Америке годами может ждать звонка от продюсера программы Джима Лерера, зато специалист по расовым вопросам получает гранты фонда Мак-Артура чуть не каждый месяц.
Молодой интеллектуалке нужна отрасль, которая упоминалась бы в новостях. Она может выбрать федеральный бюджет, потому как он обсуждается ежегодно. Но предмет этот настолько специальный, что шансы выбиться из аналитических радиопрограмм в ток-шоу на федеральных каналах совсем невелики. Она может стать экспертом по Ближнему Востоку,
С другой стороны, есть соблазн стать экспертом в области, не сходящей с новостных полос. Есть интеллектуалы, готовые стать специалистами по вопросам, которые по-настоящему интересуют работников СМИ, по подростковой сексуальности, например. Однако стремление таких интеллектуалов к известности слишком очевидно. Это, как правило, специалисты из тех, что на обложках своих книг после имени указывают свои научные регалии. Специализироваться все-таки лучше на более престижных вопросах, и тогда дискуссия на тему подростковой сексуальности в популярной информационно-аналитической программе с вашим участием будет выглядеть как бы немного респектабельнее.
В то же время наша дебютантка должна понимать, что специализация – это инструмент, подспорье для начинающих интеллектуалов. Когда она станет известной, продюсеры и редакторы будут звонить ей без всякой специализации. Им достаточно будет ее имени. И тогда она сможет отходить от своего экспертного поля сколь угодно далеко и давать комментарии буквально по всем вопросам. Сам рынок будет стимулировать ее к этому – ее просто станут спрашивать обо всем на свете. А если она откажется отвечать под предлогом своей некомпетентности, это вызовет обиду. Ее станут воспринимать, как напыщенную ханжу.
Поведение
Определившись со специализацией, молодому интеллектуалу нужно нащупать правильное поведение. Преуспеть на интеллектуальном рынке можно с идеями любого свойства: сказочно удачливые интеллектуалы есть как среди умеренных, так и среди радикалов. Поведение тоже может быть самым разнообразным – успеха добиваются как добродушные, так и рассерженные. Но если идеи не соответствуют нраву, преуспеть не получится. Нельзя быть мягким радикалом, как нельзя быть резким и сердитым, придерживаясь умеренных взглядов. Таких чудаков публика не жалует.
Основная задача радикалов уровня Ноама Хомски или Гордона Лидди состоит в том, чтобы, качуя по обшарпанным аудиториями, напоминать своим слушателям, что на самом-то деле они всю правду говорят, даже если мейнстрим-культура не уделяет им должного внимания. Радикал строит свою карьеру на предпосылке, что мир летит в тартарары, а коварная правящая элита оболванивает массы, заставляя придерживаться неверных суждений. Поэтому, чтобы преуспеть, радикал должен быть постоянно не в духе. Его аудитория ждет от него пылкости с оттенком паранойи, самых широких энциклопедических знаний (чтобы интеллектуал мог прозревать правду сквозь расставленные истеблишментом лживые сети) и готовности защищать свою непримиримую позицию.
Чтобы войти в касту героев, радикал должен демонстрировать свое презрение к моде. Это несложно – нужно всего лишь запастись коричневыми рубашками или огромными тяжеленными башмаками. Вещи, которые даже поклонники марки Brooks Brothers сочтут немодными, в среде радикальных книгочеев и потребителей радикальной мысли в порядке
По схожей причине не знающие нужды профессора вынуждены искать все более экстремальные темы – садомазохизм, гей-сообщества – для своих исследований. Художникам также приходится поднимать все более болезненные вопросы. Радикал, случайно заплывший в мейнстрим, моментально объявляется малодушным карьеристом, теряет контакт со своей аудиторией, а вместе с ним и гранты от различных фондов, и перспективы профессионального роста. Более того, радикальный интеллектуал должен не только говорить то, что нравится его сторонникам, он еще должен досаждать своим оппонентам словом или делом. Одним обхаживанием преданной аудитории крупного успеха не добьешься.
В свою очередь, если оппоненты станут поливать его грязью в ответ, то и аудитория, и покровители, и чиновники в разнообразных фондах – все как один встанут на его защиту. Он станет символом, человеком, покорившим сердца публики, которая будет готова раскошелиться, только чтобы приобрести его книги или сходить на его лекцию. Когда его представляют, публика аплодирует стоя, потому что в их представлении сама мысль о нем священна. (После выступления нередко случаются лишь вялые аплодисменты, поскольку в интеллектуальной битве публика выше ценит бойцовские качества, чем собственно интеллект.)
Чтобы обливание грязью было достоверным, радикальные интеллектуалы должны найти себе в пару общественного деятеля на противоположном конце политического спектра – Джерри Фолуэлл и Норман Лир, гей-активисты и деятели из организации Operation Rescue [43] . Поддерживая этот символический симбиоз, обе стороны получают возможность собирать средства и отражать атаки друг друга. Они из кожи вон лезут, чтобы разозлить своих оппонентов – ради этого они готовы засунуть распятие в банку с мочой или спланировать какую-нибудь подобную этой акцию. В результате две недели кряду они будут обмениваться обвинениями в прямом эфире различных ток-шоу, а армии их сторонников мобилизуются и сомкнут ряды. Каждая из сторон будет претендовать на более полное презрение к моде, а если один противник отвоюет центральное место в дискуссии, другой моментально объявит себя жертвой гонений.
43
Operation Rescue – американская общественная организация, которая борется против абортов и педофилии.
Итак, если радикальный интеллектуал – это пылкий спорщик и вечно недовольный скептик, умеренный интеллектуал должен быть вежливым, мягким и неспешным. Аудитория умеренных – это в целом довольные жизнью потребители, которых раздражают комментаторы, от которых столько шуму и дисгармонии. Умеренной публике нужен вежливый обмен мнениями, а изощренность мысли впечатляет их сильнее, нежели бесшабашные риторические выпады. Им по душе доброжелательные интеллектуалы, от которых можно услышать такую, например, фразу: «Я готов солидаризироваться с замечаниями, сформулированными мистером Мойерсом в ходе его неожиданного высказывания». Умеренный интеллектуал, в свою очередь, настолько уверен в собственной важности, что ему вовсе не обязательно быть интересным. Поэтому и говорит он тихо и не спеша, как будто с высокой вершины. За это его почитают глубоким мыслителем, пусть даже никто не вспомнит ни единой высказанной им мысли.