Бобо в раю. Откуда берется новая элита

Брукс Дэвид

Жизнь больного СДД, напротив – сплошное нагромождение и беспорядок. Маленький столик в университетском корпусе социальных наук завален бумагами, рукописями, письмами, журналами, газетными вырезками. А дома у больного все поверхности заставлены кофемашинами, чайниками и кувшинами, и кастрюли со сковородками висят на стене. По всей гостиной раскиданы книги, большей частью купленные еще в студенческие годы («Хрестоматия» Маркса – Энгельса, например), а на ночном столике давно примостился потрепанный выпуск New York Review of Books.

Когда интеллектуал с годовым семейным бюджетом в 180 000 долларов входит в помещение, заполненное толстосумами, зарабатывающими по 1,75

миллиона в год, обе стороны соблюдают несколько норм поведения. Первое – все ведут себя так, будто денег не существует. Все, включая нашу интеллектуалку, которая не может полностью расплатиться за превышение лимита на кредитке, будут делать вид, что слетать на выходные в Париж – отличная идея, надо только найти время. Каждый будет хвалить район Маре, не уточняя, что у финансового аналитика там своя квартира, а интеллектуалка на время отпуска снимает номер в однозвездочной гостинице. Наша интеллектуалка обратит внимание, что финансовые аналитики только и говорят что об отдыхе, тогда как интеллектуалы все время норовят поговорить о работе.

Когда наша интеллектуалка заходит в комнату, кишащую акулами бизнеса, где-то в углу сознания промелькнет сомнение: а ровня ли я им, или они воспринимают меня, как особую прислугу, которая не стелет кровать, но развлекает и добавляет престижу? Как ни печально признать, но денежные аналитики вовсе не склонны так думать. Миллионеров преследует страх, что достигнутый ими успех не делает их значительными людьми. Они страдают противоположным СДД расстройством, когда доход выше статуса.

Он называется доходно-статусный дисбаланс (ДСД). Ведь миллионер не совершил ничего значительного, что позволило бы ему исследовать артистическую сторону своей натуры, достичь интеллектуального бессмертия или хотя бы стать потрясающим рассказчиком. Он не может не заметить, что ему приходится платить за ужины разнообразных фондов, тогда как интеллектуалы вследствие собственной важности приглашаются бесплатно. Он отчасти содержит всю эту публику из аналитических центров.

Продолжая эту мысль, можно сказать, что интеллектуалам платят за интерес. Им платят, чтоб они целыми днями сидели и читали, а потом компилировали из прочитанного бодрые тексты и интересные разговоры (удивительно, столько людей толком не справляются с этой несложной задачей). Богатому же в общем-то платят за скуку. За свою гигантскую зарплату он работает над тайными сделками, и, если бы он решился рассказать о ней за званым ужином, сотрапезники бы совсем сникли. В конечном счете богачи чувствуют свою уязвимость, потому что, несмотря на большие ресурсы, их репутация по-прежнему зависит от машины по созданию общественного мнения, управление которой в руках этих профессиональных насмешников – их сотрапезников.

Поэтому многие миллионеры думают, как здорово было б стать писателем, мнением которого интересуются в передаче «Час новостей» с Джимом Лерером. Взгляните на Мортимера Цукермана, владельца газеты New York Daily News, информагентства US. News and World Report и целых районов Манхэттена и Вашингтона. Чтобы записать интервью для кабельного канала CNBC, он поедет в Нью-Джерси как миленький. Быть богаче некоторых стран ему уже недостаточно – Цукерман хочет быть публичным интеллектуалом.

На статусно-доходный дисбаланс интеллектуалы реагируют по-разному. Некоторые пытаются сойти за представителей денежного крыла образованного класса, покупают голубые рубашки с белыми воротниками и чистят обувь каждый день. Женщины этой категории на сэкономленные деньги покупают костюмы от «Ральф Лорен» и «Донна Каран». Те, кто работают в медиа, издательстве или фонде,

используют свой представительский счет по максимуму. Как человек, страдающий астмой, едет подлечиться на курорт в Аризону, интеллектуал с СДД может облегчить свои муки в командировке, где он останавливается в «Ритц-Карлтон», в номере за 370 долларов с телефоном и телевизором в каждом углу. Счет за гостиничную химчистку в таком случае можно оплатить и самостоятельно.

Но рано или поздно командировка заканчивается, и надо возвращаться на землю. И это объясняет, почему другие представители интеллигенции, напротив, активно демонстрируют приверженность своим богемным корням. К костюму они могут надеть ботинки «Тимберленд», что воспринимается как знак того, что они по-прежнему противостоят культуре денег. В выборе галстуков и носков проглядывает иронический взгляд на такие условности; можно встретить интеллектуала в галстуке, украшенном логотипом местной ассенизаторской службы: мусоровоз катит по радуге.

Дома такой пациент с СДД будет упиваться своей бедностью. Он возблагодарит судьбу, что живет в районе, где представлены разнообразные слои и расы, хотя дом в жемчужно-белом районе типа Виннетка, Гросс-Пойнт или Парк-авеню он и не мог бы себе позволить. Но еще больше он возблагодарит себя за то, что выбрал профессию, которая не обещает больших барышей, что не посвятил свою жизнь стяжательству. Тот факт, что он и не смог бы стать ни инвестиционным банкиром, поскольку ему не хватает математических способностей, ни юристом, потому что он не умеет концентрироваться на скучных, малозанятных темах, он оставит без внимания. Серьезного шанса уйти в более прибыльную сферу у него никогда и не было, поэтому не могло быть и настоящей, осознанной жертвы.

Смерть и воскрешение интеллектуала

Статусно-доходный дисбаланс может протекать весьма болезненно, но на самом деле это расстройство можно сравнить с копчиком, который считается атавизмом, доставшимся нам от хвостатых предков. Так и СДД – отголосок классовой войны между богемой и буржуазией. Веками буржуазные дельцы и богемные деятели поглядывали друг на друга издалека, находясь по разные стороны баррикад. В наши дни великая классовая война свелась к небольшим трениям на званых ужинах. Вместо того чтобы душить друг друга, они сливаются воедино. Важный культурный конфликт сегодня сводится к легкому жонглированию статусами, когда каждый старается оправдать выбор своего карьерного пути.

Общественная роль интеллектуала действительно изменилась. Из замкнутого члена мирского ордена священослужителей он стал ищущим и неспокойным, но в целом вполне благоустроенным членом большого класса людей, которых занимают идеи. Из радикала, противостоящего власти мамоны, он обернулся искушенным игроком, который выстраивает репутацию и взбирается по лестнице успеха. Помашите ручкой интеллектуальным междусобойчикам и внутренним перепалкам, забудьте мансардное неустройство, сегодняшний интеллектуал отличит Chateau Margaux от Merlot с закрытыми глазами.

Так что же мы приобрели и что потеряли? С одной стороны, сложно не восхищаться интеллектуальной жизнью пятидесятых – Ханна Арендт, Рейнгольд Нибур, круг Partisan Review, поэт и литературный критик Роберт Пенн Уоррен, социолог Дэвид Рисмен. То были люди, посвятившие себя слову, идее, дискуссии. Они могли вознестись мыслью в разреженные высоты и сыпать оттуда цитатами из Гегеля и Аристотеля, Шиллера и Гете. То был век до телевизионных экспертов, постоянных колонок и конференций по всему миру. Интеллектуальный мир был меньше, но насыщенней и полнокровнее. И все же.