Боевой 19-й
Шрифт:
На углу одной ив улиц он останавливается около дома с большими, светлыми окнами.
— Здесь... Если можете, нажмите вот эту кнопку и держите, а то я боюсь уронить вас.
Через несколько секунд он внес Надю в госпиталь и, положив на диван, потребовал врача.
Худощавый, седой, с маленькой бородкой доктор, прищурившись, спросил:
— Чем могу служить?
— Окажите срочную помощь...
—
Затем он медленно подошел к столу и устало спросил:
— Как разрешите записать доставившего больную?*
— Это обязательно?
— Простите! У нас такой порядок, — не глядя на Быльникова, официально сказал доктор.
— Сотник Быльников.
Доктор, попрежнему не глядя на офицера, резко сказал:
— Можете идти.
Быльников молча повиновался. Он вышел, глянул на посеревшее небо и удивился. На смену ночи, хотя и робко, но уже шел рассвет. Посмотрев на угол госпиталя с освещенными окнами, прочитал название улицы и снова пошел бродить.
Все чаще и чаще он сталкивался со случаями дикой расправы над простыми мирными людьми, которых арестовывали только за сочувствие советской власти, затем пытали и расстреливали.
Это было противно его разуму, пониманию, И потому, что он не мог ничего изменить в этом хаосе и произволе и должен был выполнять то, что противно его чувству и разуму, он возмущался. В нем поднимался протест, и он сдерживал себя, чтобы не крикнуть: «Остановитесь! Что вы делаете?!»
Выйдя на главную улицу, он увидел, как к большому дому подкатил бронеавтомобиль. Пулеметы были повернуты в стороны. Вышедший из автомобиля офицер остановился и заложил руки назад...
Он был пьян и, раскачиваясь на длинных ногах в широких галифе и желтых крагах, улыбался и поджидал Быльникова.
— Э-э, дружище! Вы совсем забыли друзей. Послушайте, сотник, черт вас побери, мы вас ждали вчера, мы вас искали сегодня... Имею честь!.. — Он протянул Быльникову холодную, влажную руку.
— Здравия желаю, полковник, — щелкнул каблуками Быльников и с притворной развязностью спросил: — Как изволите себя чувствовать?
— О-о, вели-ко-лепно! Операция завершена. Тамбов наш. Еду на вокзал... Между прочим, зайдемте, — подмигнул он. — Тут знаете ли... — он поднес к губам три сложенных щепотью пальца и, чмокнув, выдохнул: —. 1 .изюминки!
— Мне нездоровится, полковник.
Полковник Рокотов широко раскрыл глаза и покосился на Быльникова.
— Вы это серьезно, сотник?
— Ей-богу! — широко улыбнулся Быльников.
— А я не могу. Не могу, сотник. Я выдохся.
Он качнулся взад и вперед и вдруг крикнул в открытую дверь бронемашины:
— Мисютин! До вокзала. Поедет сотник. Возвра: титься через тридцать минут. — И обратившись к Быльникову: — Езжайте, и мы вас ждем. Отдельный кабинет. Шесть персон...
Рокотов стоял, покачиваясь, и’ помахивал рукой.
Быльников мчался по дороге к железнодорожному переезду...
Полковника Рокотова он знал с тех пор, как тог прибыл с представителем английской миссии Честером, о котором в трезвом виде отзывался весьма восторженно, а спьяну ругал самыми похабными словами. Впрочем, трезвым полковника Быльников видел редко.
«Вы хороший малый, сотник, — говорил он Быльникову, — но у вас не хватает предметного мышления. Вы все плаваете в «эмпиреях».
Когда сотник, сохраняя осторожность, спрашивал что-нибудь у Рокотова, тот нараспев отвечал: «Живем мы в буйной стороне» — и делал непонимающее лицо.
О, если бы сотник Быльников знал, о чем думают солдаты, с которыми он едет в бронемашине, он приказал бы им, и они помчались бы по полям прямо, не сворачивая с пути, туда, где можно было бы освободиться от гнетущей душевной боли.
Автомобиль остановился у переезда. Быльников вышел и увидел движущийся эшелон с красноармейцами.
Несколько раз Паршин бросался в контратаку и, теряя бойцов, отступал на исходные позиции. На орудийные выстрелы противника дивизионная артиллерия не отвечала, вызывая открытое возмущение среди бойцов.
— Сейчас бы картечью по ним, проклятым, хоть для острастки, оно куда бы легче, а то, скажи, чистая беда. Нажимают и нажимают, ну, никакого отбоя от них нет, — говорил Зиновей.
Устин, соглашаясь, кивал головой.
Ночью из артиллерийского дивизиона пришли лазутчики. Обескураженные, они ,чсообщили, что командир дивизиона с бывшими офицерами ушли к белым. Вместе с ними бежал комбриг Соколов. Снаряды окончились, и стрелять нечем. Паршина мало удивила эта новость. Он только сжал челюсти и гневно проговорил: